Инсар помедлил с ответом.
— Я не знаю. Возможно, да, а возможно, и нет. В тот день… разговор с Иннелией затянулся, она начала плакать, умолять нас одуматься и не помогать принцу. А меня ждал у границы Эйсон, с которым мы договорились встретиться в строго определенное время. Не дождавшись меня он бы ушел, и вернуться вовремя в Академию я бы не успел. Такое мое длительное отсутствие вызвало бы ненужные вопросы, поэтому я оставил брата с сестрой, решив, что Феликс сможет договориться с Иннелией самостоятельно. Я даже помыслить не мог, что он решится на убийство, потому что это было не выгодно, а потому — маловероятно.
— Не так уж маловероятно, — медленно заговорила я, вспоминая. — Так вот, почему Икас так странно на тебя отреагировал. Он словно бы подчеркнуто не обращал на тебя внимания. Потому что знал, ты — предатель.
Лицо демона искривилось.
— Я не…, - начал он, мотнув головой. Несколько светлых прядей соблазнительно упали на лицо, вызывая желание прикоснуться, чтобы поправить. Мне даже пришлось спрятать руки за спину, чтобы не поддаться на демонское очарование. — Я даже предположить не мог… Для меня все это тоже стало неожиданностью.
— Где он сейчас?
— Кто? Феликс? Я не знаю. Возможно, еще кого-нибудь убивает.
Мысленно я с ним согласилась, но в слух уточнила:
— Сатус.
На лице Инсара расплылась широкая улыбка.
— А где же он еще может быть? Ищет тебя. Ведь он потерял с тобой связь, как только Анзу вернулся. Да еще вместе с Сократом. Уж сколько у нас претензий к этой птичке — не сосчитать. И она это знает, а потому всеми силами избегает нас.
— Странно только, что при крушении миров она выжила, — протянул от двери выглядящий безразличным Шейн. — Я уверен, что Тай намеревался лично позаботиться об уничтожении пернатого.
И я сорвалась.
— Какие же вы…, - меня переполняла буря эмоций, ломающая все преграды. Даже вполне разумная мысль, что грубить демонам все равно что совать голову в пасть тигра, надеясь, что хищник сыт и брезглив. — Все вы насквозь лживые, злые, порочные. Вы играете теми, кто рядом, как пешками. Для вас чужие чувства — ничто! Вы не жалеете ни своих, ни чужих! Да вы даже себя не жалеете! Как же вы меня достали… Ненавижу! Ненавижу вас всех! И вашу империю! И всю эту чертову магию! Ненавижу все!
На мою вспышку отреагировали странно.
Никак, вернее, не отреагировали. Выслушали с каменными лицами, а после Шейн шагнул ближе и опасно переспросил:
— Ненавидишь? Вот и скажи ему это лично, — руки его обхватили меня поперек груди, прижимая к себе так крепко, что перехватило дух.
А после нас окружил гудящий огонь. Рывок, и меня утянуло обжигающим пламенем, которое теперь было наполнено ожившими текучими, расплавленными, слившимися в один поток и поглощенными ревущим пожаром призмами.
Огонь не исчез, но что-то вытолкнуло меня из него. И прежде, чем рев огня затих, оставив после себя лишь призрачный отзвук, я услышала шепот:
— Иди, мое творение, и встреться с тем, для кого ты была создана.
Солнечные лучи, которые я так давно не видела и уже не надеялась когда-либо увидеть, ударили по глазам. Я заслонила лицо ладонью, но сквозь разжатые пальцы наслаждалась этой яркостью, которая вызвала безотчетную счастливую улыбку. Свет после стольких дней во тьме был похож на глубокий вдох после долгого пребывания на дне. И было не важно, что пересохшие глаза теперь болели еще сильнее, а под веками будто насыпали слой пыли. Я видела свет, он был прекрасен, и я искренне ему улыбалась.
Убрав руку, я позволила свету падать на мое лицо, согреваясь и наслаждаясь этим кратким моментом ощущения тепла на коже.
Но он не мог длиться вечно. Пора было узнать, где я.
А была я в обеденном зале, стоя у конца длинного стола, накрытого к торжественной трапезе, в которой предполагалось участие, по меньшей мере, тридцати человек. Для каждого гостя был подготовлен стул, напоминающий миниатюрную версию трона, и сервированы приборы, включая старинные золотые кубки. На стенах висели стяги, потрепанные, повидавшие немало событий, с изображениями фамильных гербов. От грубых, но тщательно растянутых полотнищ веяло стариной и сакральностью, а то, что их было ровно девять означало, что здесь, в этой комнате, был представлен каждый из великих родов Аттеры, теперь существующей в новом виде.
Он сидел во главе стола, поставив локти на стол, подперев ладонями подбородок и прикрыв глаза. Гордый. Красивый до умопомрачения. Одинокий. С самым жестоким выражением лица во всех мирах, которых больше не осталось. С таким лицом отрубали головы врагам, завоевывали бастионы, брали штурмом цитадели, разрушали твердыни. В назидание тем, кто будет после, как предупреждение тем, кто хочет быть вместо. Жестокие нравы, жестокая жизнь.
Он был погружен в какие-то свои мрачные, темные мысли, а потому не сразу сообразил, что больше не один. Решив воспользоваться шансом, я тихонько попятилась. Все внутри кричало и билось, хлопая крыльями подобно раненной отчаявшейся и потерявшей надежду на спасение птице.
«Не хочу с ним видеться, и разговаривать не хочу. Ни к чему это, лишь лишние страдания и дополнительные раны, а у меня их и так в избытке, настолько, что хочется выть и голосить кликушей. Да только толку-то? Никто не услышит. Никто не придет».
Я пыталась унять сердце, и не дышать, отходя от стола медленными крохотными шажками.
Но он услышал.
— Ну, что еще? — с раздражением рявкнул демон и распахнул веки.
Глава 45
Краткий миг, заминка, залом во времени. И мелькнувшая растерянность сменилась полным безразличием, будто захлопнули дверь и повесили амбарный замок. А потом обмотали колючей проволокой и пустили по ней ток. Прикоснешься — и кожа начнет слезать пластами вместе с мясом, оголяя белые чистые кости.
На красивом лице появилась улыбка, в которой мне продемонстрировали крепкие, ровные, белые зубы. Такими зубами да глотки рвать… Когда он хотел, то умел улыбаться соблазнительнее Инсара, у которого стремление совращать и увлекать в мутный омут постельных интриг было прописано в крови. Но сейчас он просто скалил зубы, не притворялся, не прикладывал усилий для имитации доброжелательности. Не считал нужным, не видел в этом практической ценности. Как он там говорил про Феликса? Парень — прагматик и логик, гордящийся этим. На самом деле, и Сатус был таким же, расчётливым и рациональным.
Он глядел на меня, а ощущение было такое, словно хлестал по щекам наотмашь, не прикладывая силы, зная, что она не нужна, но и не стараясь сдерживаться. Я сжалась, как будто пытаясь уйти от удара, но понимая, что это бесполезно. Я давно в нокауте.
— Пришла? — как бы между делом поинтересовался он. Подчеркнуто открытый, наглый, опасный. Он вытянул ноги, скрестив их в щиколотках, откинулся на спинку стула, сцепив пальцы на животе, и выдал еще одну невозможно ослепительную улыбку. — А я все думал, когда же ты явишься. И хватило же наглости? Извини, не могу оказать тебе достойный прием, у меня есть более важные дела.
— Я вижу, — ответила сухо, оглядев подготовленный праздничный стол. А после зачем-то начала поправлять некрасиво болтающийся воротник, подтягивая повыше. То ли я пыталась растянуть его окончательно, то ли спрятаться за ним.
— Сколько времени прошло?
— С нашей последней встречи? Много.
— Как же ты паршиво выглядишь, — Сатус обозрел меня с ног до головы, с отвращением поджимая губы. — Даже не верится, что на тебя столько мужиков запало. И на что только? Просто хохма… кому расскажи — не поверят. Хотя и так все знают.
Он махнул рукой и потянулся к золотому кубку, который единственный из всех был наполнен алкоголем. Запах перебродившего винограда — терпкий, вязкий, грубоватый — наполнял комнату, оседая на кончике языка.
— Как ты сюда попала? — решил продолжил диалог Сатус, не глядя на меня. — Огненные Пути я уничтожил, оставив только один, который соединил с Разноцветной Дорогой.
— Шейн, — ответила я, думая, что он понимает под «разноцветной».
— А, этот. Он мог, да, — с затаенной грустью хмыкнул демон и повернулся к одному из стягов, где два цветка с яркими пышными бутонами тянулись друг другу навстречу, образуя арку, а под ней стоял на задних лапах какой-то зверь, распахнув в рыке мощную пасть. — И зачем?