- Дальше пойдем?
- Конечно, на тот берег... если не устали...
- Что вы, Ольга Игнатьевна! Было бы с чего уставать! Недавно мне пришлось ночью отмахать по тайге километров десять, а ночь выдалась метельная, темная, просеки не видать...
- Молодец, значит совсем уже здоров, - похвалила она, прижавшись к нему плечом.
Он подумал, что ей холодно, остановился и слегка обнял ее.
- Озябли?
- Немножко.
- Тогда вернемся?
Она отрицательно мотнула головой.
- У вас на ресницах сосульки...
- Неужели? - стянув зубами варежку, она хотела вытереть глаза, но Юрий опередил: приблизил к себе ее лицо и робко, неумело поцеловал сперва в один глаз, потом в другой.
Она слегка оттолкнула его и побежала к лесистому берегу, усеянному лунными бликами, и вдруг поскользнулась и упала.
- Ушиблись? - закричал Юрий и кинулся к ней, помог подняться.
- Чуть-чуть... - сказала она смеясь и посмотрела на него блестящими глазами.
- Не надо было убегать...
- Больше не буду...
Юрий тяжело перевел дыхание.
- Я, Ольга Игнатьевна, люблю вас...
Она не ответила.
- А вы?..
- Когда-нибудь скажу, - произнесла она тихо.
- Когда?
- Вернетесь с ясеневого, может быть, тогда, - уклончиво сказала Ольга и спрятала у него на груди под полушубком руки. - А вы, Юрий Савельевич, могли и опоздать...
Он не понял.
- Ведь меня приезжали сватать.
Лицо его выразило испуг, который Ольга не заметила.
- Это вы серьезно? - тревожным голосом спросил он.
- Серьезно, приезжали и очень дорогой тэ хотели внести, но у меня не оказалось старшего брата...
- Простите, но это бред какой-то, - резко сказал Юрий. - Что это за тэ и при чем тут старший брат?
И Ольга рассказала о приезде Уланки.
- Это дикость какая-то, честное слово! - почти со злостью произнес он и уже более спокойно, точно решил испытать ее, добавил: - Что же вас заставило отказаться от такого дорогого калыма? Есть ли на свете женщина, которая устояла бы перед таким богатством!
- Я еще потребовала от Уланки чугунный котел, копья и... оморочку... - и разразилась таким громким смехом, что он повторился эхом за деревьями.
Он понял, что она шутит, и не поверил, что все, о чем она говорила, было на самом деле.
- Все-таки я устояла, - сквозь смех произнесла она. - И сказала Уланке, что люблю другого...
- Вот и молодец, - сказал он и неожиданно для Ольги привлек ее к себе и стал целовать. - Вот и молодец, спасибо вам...
- С чего это вы решили, что я имела в виду именно вас, Юрий Савельевич? - слегка отстраняясь, спросила она.
Он с таким испугом посмотрел ей в глаза, что Ольге стало жаль его. Она крепко взяла его под руку, склонила голову ему на плечо, и они, не торопясь, молча, чувствуя, что в словах уже нет никакой нужды, пошли обратно.
Когда они подошли к больнице, Полозов хотел проститься, но Ольга задержала его.
- Торопитесь?
- Уже третий час ночи, - сказал он, - слишком поздно стучаться к лесничему неудобно.
- Пошли ко мне, будем чаевничать по-орочски, долго, до самого рассвета.
В шестом часу утра, когда они еще сидели за столом, раздался телефонный звонок. Ольга побежала в дежурку.
Юрий слышал, как она говорила:
- Хорошо, Егор Ильич. Срочно выезжаю. Да, в больнице сейчас тихо. Что вы, Егор Ильич, какие у меня долгие сборы? А что у ребенка? Ах, неизвестно? Просто в тяжелом состоянии? Понятно, на месте узнаю. Всего хорошего.
Она вернулась и объявила:
- Я срочно еду в Вербное.
- Как же вы думаете добраться до Вербного? Я эту дорогу знаю. Там встретится несколько таежных речек, которые и в лютую стужу плохо промерзают. Так что на собаках не проедете. Лучше всего на лошадях. А есть у вас в больнице лошади?
- Все есть - и собачки, и лошади. А наш Евлампий Петрович с закрытыми глазами везде проедет. Ему каждый кустик в тайге знаком.
Когда Евлампий Петрович пришел сообщить, что лошади оседланы, Юрий спросил:
- Как вы думаете добраться до Вербного?
- Конецьно тайгой, как зе инаце.
- А речки в тайге еще не тронулись?
- Которые тронулись, а которые, однако, нет! - разъяснил ороч и, видимо заметив волнение Полозова, добавил: - Ницего, мы осторозьненько!
- Очень прошу вас, дорогой, следите получше за доктором.
- Следим, как зе, нася слузьба такая...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
В конце марта, как правило, солнечные дни чередуются с хмурыми, метельными, а сегодня как раз выдалось тихое утро, обещавшее хорошую погоду на весь день. Это было видно и по чистому, прозрачному небу, и по раннему восходу солнца, и еще по хорошему настроению Евлампия Петровича, обычно молчаливого и замкнутого. Он ехал немного впереди Ольги, легко, по-молодецки избоченясь в седле и что-то весело напевая.
Но чем глубже просека уходила в тайгу, тем медленнее шли лошади. Местами снег лежал такой высокий и рыхлый, что низкорослые монголки проваливались в него по самое брюхо. Часа через два выбрались, наконец, на бесснежную возвышенность, и лошади, которым надоело плестись шагом, сами затрусили рысцой. Ольге было и приятно и страшновато качаться в седле, но она была довольна, что хоть немного сократится дорога. Заметив на холмах обожженные пеньки и остатки какого-то жилища, она спросила:
- Дедуся, здесь кто-то жил?
- Давно когда-то здесь Быхиньки зили. Потом с моря худое поветрие присьло. Люди стали болеть, а немного после поцти все померли. Тогда стойбисьце созьгли, цтобы болезнь не посьла дальсе.
- И никто не уцелел из рода Быхинька?
- Один целовек, наверно. Он нынце узе старик, в Уське, слысьно, зивет. - И, раскурив трубку, добавил: - В презнее время немало насих людей от болезни погибло. Зато нынце цють кто мало-мало заболеет, мы с тобой, мамка-доктор, помогать едем.
- Сколько вам лет, Евлампий Петрович?
- Много, наверно, а сколько - не сказю, сцитать не научился...
- На седьмой десяток, должно быть, перешло?
- Наверна!
Неожиданно он осадил коня.
- Что случилось, Евлампий Петрович? - испуганно спросила Ольга, резко осаживая и свою монголку.
- Бидями! - он указал на реку в неширокой, стиснутой сопками долине.
Когда он осторожно съехал с крутого берега, Ольга медленно двинулась за ним. На середине реки под лошадью Евлампия в нескольких местах треснул лед и наружу хлынула вода. Тогда Ольга решила взять правее. Она дернула поводья, поддала лошадь под бока, та перешла в галоп, но поскользнулась и припала на передние ноги, проломив тонкий и в этом месте лед. Образовалась полынья. Ольга инстинктивно выпрыгнула из седла и до половины погрузилась в ледяную воду.
- Дедушка, спасайте, я тону! - закричала она, но тут же ощутила под ногами дно и успокоилась.
Когда старик помог ей выбраться на берег, она, вся промокшая, отяжелевшая, со слезами обиды на глазах, села на широкий обгоревший пень и закрыла лицо руками.
Евлампий Петрович привязал к дереву лошадей, куда-то ушел, но вскоре вернулся и заявил, что неподалеку есть охотничий шалаш, и предложил Ольге перебраться туда.
- В салясе костер разведем, - пообещал он.
Но Ольга решительно отказалась.
- Нет, дедуля, надо ехать дальше!
- Однако, матуська, ты тозе заболеть мозесь.
- Ничего со мной не случится. Я выпила спирту и согрелась.
- Как хоцесь, ты нацяльник! - угрюмо ответил он.
Чтобы не расстраивать себя, Ольга больше не спрашивала Евлампия, далеко ли до Вербного... Она была благодарна ему и за то, что старик не вздумал, как это было во время поездки в Кегуй, чаевать у костра. То ли он боялся, что Ольга, на которой еще не высохла одежда, может простудиться, то ли потому, что недоглядел за ней, он чувствовал себя виноватым и стал торопиться.
Зимний день короток. В шестом часу в тайге стало сумеречно, над горным хребтом загорелся закат, он так быстро отпылал, что не оставил даже всполоха на горизонте. Но до Вербного еще было добрых четыре часа езды, и мысль о том, что она может опоздать к больному ребенку, очень тревожила Ольгу. Тем временем в тайге все больше смеркалось, показавшаяся из-за горных вершин луна ныряла в темных облаках, и света от нее почти не было. Ослепшие от темноты лошади шли очень медленно, казалось, наугад, однако не теряли проложенную охотниками тропу.