Выбрать главу

Ульмагда неслась вниз, гонимая течением горной реки, и Харитон Федорович лишь слегка подгребал, чтобы не относило. При каждом, даже коротком взмахе веслом рука Бурова с пятизначным номером попадала в поле зрения Юрия и не давала ему покоя. Харитон Федорович, перехватив напряженный взгляд инженера, заулыбался своей мягкой ласковой улыбкой.

- Я, Харитон Федорович, много слышал о вас, - внезапно сказал Юрий.

- Доброго или худого?

- Понятно, доброго!

- От кого же, если не секрет?

- От Василия Илларионовича Ползункова.

Глаза Бурова еще больше потеплели.

- Да, Василий Илларионович нам как родной отец!

- Между прочим, у нас с Ползунковым был разговор, чтобы именно вас, Харитон Федорович, назначить директором леспромхоза.

- А я и не предполагал! - усмехнулся Буров.

- Почему?

- Так, знаете, по разным причинам... - уклончиво сказал он, однако Полозов уловил в его тоне явный намек на прошлое. - Благо товарищ Щеглов подбирает кадры для нового района, а так бы, пожалуй... - остальное он недвусмысленно дал понять выражением своего лица.

- Что, Шейкин? - спросил Юрий, и Харитон Федорович закивал головой. Странный он какой-то, этот Степан Семенович!

- Если бы только это... - серьезно сказал Буров и, вдруг заметив вылетевшую из-за опушки довольно крупную в рыжеватом оперении птицу, долго провожал ее взглядом. При этом лицо Харитона Федоровича выражало такое нетерпеливое любопытство, что Юрий спросил:

- Коршун?

- Канюк, - сказал Харитон Федорович. - Сейчас спикирует!

Юрий впервые слышал про канюка и, задрав голову, тоже стал следить за птицей, которая, сделав почти замкнутый круг над прибрежными тальниками, вдруг сложила свои широкие короткие крылья и приготовилась ринуться вниз. Но Буров опередил. Вскочив, он закричал, захлопал в ладоши, и канюк, мгновенно разбросав крылья, качнулся и ушел в небо.

- Что, бандюга, не удалось? - добродушно рассмеялся Буров, садясь на свое место.

В его поведении было столько веселого, мальчишеского, что Юрий невольно подумал: "Нет, сердце этого человека, несмотря ни на что, не зачерствело!"

- А я сперва подумал, что это коршун, - опять сказал Юрий.

- Нет, Юрий Савельевич, - возразил Харитон Федорович. - Я их тут на Бидями до тонкости изучил. У коршуна оперенье буровато-черное, а в полете он сразу узнается по раздвоенному хвосту. А это был самый что ни на есть канюк.

Они миновали сильно выдававшийся каменный выступ скалы, и, когда на противоположном берегу показался отвесный, подмытый яр, до Бидями осталось еще километров двадцать.

- Когда же вы, Харитон Федорович, попали на Бидями?

- Вскоре после войны, - он закурил, закашлялся, потом, с усилием переведя дыхание, сказал: - Все еще не привык я к "Беломору", надо бы махорочку захватить.

- Обидно, очень обидно, - сказал Юрий, следуя своей мысли.

- Не то слово, - возразил Буров. - Ведь в то время не знали мы истинной причины происходящего. А нынче, когда партия ленинские нормы восстановила, чего же обижаться. Главное, что не сломились мы, верили, огню душевному погаснуть не дали. - И, затянувшись папиросой, спросил: Щеглова Сергея Терентьевича знаете?

- Слыхал о нем много хорошего, а увидел впервые, когда с вами приезжал.

- Добрейшей души человек. А первый мне не понравился. Перед моим восстановлением в партию ходил я к нему на прием. Так он, знаете, вроде допроса учинил. "Почему, да как, да отчего?.." - хотя заранее все знал про меня. Ведь перед ним мое личное дело лежало. Я тогда подумал: "Нет у него настоящего партийного доверия к людям. Поэтому, думаю, и людям от него тяжко, да и самому, вероятно, нелегко", - заключил Харитон Федорович.

- Уже решено, что Щеглов переходит в Агур?

- Обком рекомендует. Ничего, Щеглова изберут. Его здесь каждый человек в лицо знает, запросто за руку здоровается. - И спросил: - Ну как, Юрий Савельевич, с вами-то мы поработаем?

- Смотря как сложатся обстоятельства, - уклончиво ответил Юрий.

- Какие там обстоятельства! - шутливо возразил Буров. - Помните, у Фадеева в романе "Разгром" насчет Левинсона сказано: "Нужно было жить и исполнять свои обязанности". Хорошие слова. Я всегда в памяти их держу. А что там загадывать - как сложатся обстоятельства! Они уже крепко сложились, Юрий Савельевич! Надо жить и исполнять свои обязанности!

- Гребите, нас занесло! - вдруг закричал Юрий.

Увлеченные разговором, они не заметили, как течение понесло ульмагду на перекат. Буров схватил шест, отогнал лодку с переката.

Вдали уже виднелся гористый берег Бидями, самого бурного из притоков Турнина.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Прошло пять лет...

Однажды, когда у Полозовых возникла дискуссия, оставить ли Клавочку в Ленинграде, супруги чуть было не поссорились. Ольга настаивала, что нужно уступить бабушке, что Наталья Ивановна чувствует себя вполне здоровой и сможет уделить Клавушке столько времени, сколько потребуется. Юрий, наоборот, решительно возражал и в пылу спора заявил, что Ольга, мол, просто-напросто хочет спихнуть дитя в чужие руки. Она рассердилась и заявила, что это оскорбительно и для нее, Ольги, и тем более для Натальи Ивановны, считать бабушкины руки чужими.

- Ты меня неправильно поняла, - пробовал оправдаться Юрий. - Я вовсе не собирался никого обижать. Но заранее знаю, что без дочери нам будет скучно.

И Ольга сказала примирительно:

- Ладно, Юра, может быть, с поездкой еще ничего не выйдет.

- Почему? Нам уже давно полагается отпуск.

- Тебе очень хочется поехать?

- Ну знаешь, Оля, тебя действительно трудно понять! Вчера ты говорила, что тебе необходимо ехать, сегодня ты вроде отказываешься.

И она откровенно призналась:

- Очень боюсь, что Берестов здесь без меня не справится. Через месяц-другой достроят больницу, потом надо будет ее оборудовать...

Молодой врач Алексей Константинович Берестов, или просто Алеша, как его по-приятельски называл Юрий, приехал в Агур прошлым летом, сразу после окончания дальневосточного мединститута. Он жил в той самой крохотной комнатке при больнице, которую когда-то занимала Ольга.

- Ты, Олечка, какая-то одержимая, честное слово. Так приросла к своему Агуру, что на каких-нибудь два месяца не можешь с ним расстаться. А твоя будущая диссертация? Или ты уже раздумала?

- Что ты, Юра, я уже столько сделала, - и, выждав минуту, сказала: Вот если бы вместе...

- Ты это о чем? - не сразу понял Юрий.

- Помнишь, ты мне говорил про дальневосточный ясень...

- Ну, говорил. Но актуально ли это? Приеду в Ленинград, зайду в Лесотехническую академию, посоветуюсь. Может быть, что-нибудь поинтереснее ясеня найдется.

- Тогда кедр, - неуверенно подсказала она, запустив пальцы в его мягкие волосы.

- А может быть, бук или тис? - засмеялся Юрий.

- В нашей тайге нет ни бука, ни тиса. Это я точно знаю.

Он недоуменно пожал плечами:

- Ну и заноза ты, Оля, честное слово. Ведь я не лезу в твою медицину. Не лезь и ты в мои леса!

- Я не лезу, я только советую тебе не мудрить, не распыляться.

- А если меня интересуют пальмы или кактусы! - уже не очень ласково сказал он.

- Если бы они росли в дальневосточной тайге, я бы не возражала и против кактусов.

- Вот бы и насадила их в Агуре по берегу Турнина! А вообще, ты хотела бы, чтобы все делалось так, как тебе лучше. Это, прости меня, чистейший эгоизм!

- Ну вот, так я и знала. Ты меня уже второй раз называешь эгоисткой.