Таня сказала:
- Если первый день из девяти, что будет длиться дорога до Владивостока, начался так весело, воображаю, что будет дальше...
- Дальше должно быть еще веселей, - заметил Подгорный и рассказал, как его товарищ, тоже моряк дальнего плавания, успел в дороге влюбиться и сразу по приезде во Владивосток сыграли свадьбу. И посмотрел на Таню: Так что, милые вы мои, сделайте для себя вывод...
- Вывод, как вы говорите, сделать можно, а польза от него какая - все вы женатые люди, и жены у вас, как на подбор, красавицы...
- Это типично для наших дней! - запоздало буркнул Поршнев. Аналогичный сюжетец имеется у меня в новой повестухе "Хозяйка". Правда, там героиня влюбляется не в поезде, а на пароходе во время морской качки!
- Что, эта повесть уже издана? - спросила Таня.
- В стадии придумывания! - важно, с хрипотцой в голосе ответил Поршнев. - Ну а теперь, Кира Панасьевна, предскажите... - и протянул ей свою короткопалую руку.
Глянув смущенно на мужа, Кира Панасьевна сказала:
- Я пошутила, ведь давно разучилась гадать!
- Ах, жаль! Хотел выяснить судьбу одного переизданьица, - грустно вздохнул Поршнев. - Ну что ж, как говорил тот же покойный Бальзак, пей, да дело разумей! - и залпом выпил оставшийся в стакане коньяк.
Юрий хотел подлить ему, но Ольга остановила:
- Хватит, Юра!
- Почему хватит? - возразил Юрий. - Не оставлять же зло в бутылке.
- В бутылке можно! - засмеялась Ольга.
- Ха-ха-ха! - засмеялся и Поршнев. - Мы люди добрые и в бутылке ничего не оставим. Прошу, дружище Юрий Савельевич, - и подставил стакан.
Сидели до десяти вечера. Потом Кира Панасьевна стала укладывать Земфирочку и все остальные вышли в коридор. Майор и Подгорный держались крепко, коньяк на них вроде не подействовал, а Поршнев с Юрием захмелели.
Они стояли, обнявшись, затем побрели было в ресторан, как выразился Поршнев, закругляться, но Ольга Игнатьевна запротестовала:
- Андрон Селиверстович, не ходите, а то я обижусь!
Поршнев уступил, а Юрий махнул на Ольгу рукой:
- Поменьше слушай ты врачей, Андрон, пойдем закруглимся!
Они вернулись из ресторана, когда все в вагоне уже спали и свет был притушен. Расставаясь, Поршнев и Юрий обнялись, поцеловались, причем писатель почему-то горько плакал.
Назавтра у Ольги было скверное настроение. Юрий, чувствуя свою вину, делал вид, что ничего, собственно, не случилось, и после завтрака снова ушел играть в преферанс.
Ольга взяла книгу Поршнева "На берегах реки", пробежала глазами начало: "Солнце спряталось за сопку, а колхозное собрание было еще в самом разгаре". Потом начала читать с середины, где комсорг Пантелей объясняется в любви зоотехнику Глаше: "Стало быть, Глашенька, срок так и запишем", сказал Пантелей, коснувшись ладонью того места, где было у него сердце. Но Глаша, потупив глаза, с упреком ответила: "Сердце свое предлагаешь, Пантелей Петрович, а на собрании требовал поставить на вид!" На что Пантелей с виноватым видом ответил: "Глафира, нельзя путать личное с общественным!"
Ольге стало скучно от такой любви, и она закрыла книгу.
Она подумала, как их встретит Берестов, как она будет рассказывать ему о Ленинграде, о профессоре Авилове, о его изумительно смелых операциях, во время которых она дважды ему ассистировала, и о том, как профессор, представляя ее своим студентам, предупредил: "Я уверен, друзья мои, что самую интересную для вас лекцию прочтет моя бывшая ученица доктор Оля Ургалова". И когда она почти сорок минут рассказывала студентам о своей жизни в далеком Агуре, профессор вдруг напомнил: "Что же вы, Олечка, ничего не сказали про мужа вашего и дочурку? Это ведь тоже весьма важно!" И Ольга, покраснев от смущения, пробормотала: "Да, в Агуре я вышла замуж и у нас родилась дочь".
Поршнев неизменно выигрывал в преферанс и, строго соблюдая свой принцип, пропивал выигрыш. Его осипший от пьянства голос слышался на весь вагон. Опять писатель приводил "цитату" знаменитого покойника, на этот раз Эдгара По, о том, что "сила солому ломит", а Юрий почему-то горячо возражал Поршневу.
- Ничего, Ольга Игнатьевна, не переживайте, мужчины ведь! успокаивала ее Кира Панасьевна, видя, как та встревожена. - Приедут, уйдут с головой в работу, будет некогда!
И когда на восьмые сутки на рассвете показался широченный Амур, освещенный зарей, Ольге стало легко на душе. Она опустила окно, и в вагон ворвался свежий ветер осенней тайги.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Январь пришел на редкость холодный. Иногда пурга задувала сразу на несколько суток. Ветер с чудовищной силой сбрасывал с горных вершин снежные лавины, они с тяжелым гулом катились по крутым склонам, ломая и унося с собой деревья. Во многих местах были повалены телеграфные столбы, порваны провода. Сугробы стояли вровень с крышами, не видно было домов. Шли на работу и возвращались группами по нескольку человек, крепко взявшись за руки. Юрий вторую неделю находился на лесоразработках, и Ольга жила все это время в больнице, как она шутя говорила, на иждивении Алеши, который ухитрялся ходить на лыжах в магазин за продуктами. Фросечка и Катя варили из мороженой нерки уху, стряпали пельмени, и все четверо, садясь обедать или ужинать, молили всевышнего, чтобы только не было вызова. Однако Алеша говорил:
- Ничего, пусть будет вызов, мы с Катей поедем!
- А на чем, однако, поедете? - спрашивала Фрося.
- На собачках! - уверенно говорил Алеша.
- Нет, Алексей Константинович, собачки пурги тоже боятся.
- Тогда на лыжах! - храбрился Алеша. - Верно, Катя, пойдем на лыжах?
- Надо будет, пойдем, чего там! - не задумываясь, соглашалась Катя.
- Смотрите, ребята, - предупреждала Ольга, - еще накаркаете себе какой-нибудь дальний вызов.
- А как бы поступили вы, Ольга Игнатьевна? - спросила Катя, блестя глазами.
- Долг врача один: спешить на помощь! - улыбнулась Ольга.
- Верно, и я так думаю! - воскликнула Катя, а Берестов заявил:
- Но вас, Ольга Игнатьевна, мы в такую пургу не пустим!
- Так я и послушалась вас! - сказала она с притворной строгостью.
Через неделю, воспользовавшись сравнительно тихим днем, Юрий выбрался из тайги.
- Юра, чем же я буду тебя кормить? - озабоченно спросила Ольга, растапливая плиту. - Ведь я все это время, пока мело, не была дома.
- А где же ты была?
- Я, Фрося, Катя и Алеша жили в больнице. Там и питались. Алеша был у нас главным снабженцем, а Фрося с Катей стряпухами.
- А ты какую выполняла функцию? - холодно спросил Юрий.
- Я была главным потребителем.
- Ты, видимо, не очень меня ждала?
- Еще как ждала, Юра!
- Ну, мне не до шуток, я голоден!
- Не злись, сейчас что-нибудь придумаю, - и пошла к соседке-орочке Лукерье Тиктамунке.
Минут через десять она вернулась с двумя копчеными балычками и добрым куском оленины.
- Юра, верно, что в тайге пурга метет не так сильно? Фрося утверждает, что в тайге тише...
Вместо ответа он достал из кармана письмо и протянул Ольге.
- По дороге в больницу зашел на почту... вот, Оля, читай.
- Что-нибудь с Клавочкой? - испуганно спросила она, сразу изменившись в лице.
- Нет, читай - узнаешь!
Это было сообщение из Лесотехнической академии о том, что тема "Буковые леса Закарпатья" утверждена и Юрия вызывают к двадцатому января в Ленинград.
- И ты решил ехать? - спросила она, отодвигая письмо.
- По-моему, упускать такую счастливую возможность было бы глупо!
- Юра, что это все означает?
- Оля, ты не так наивна, чтобы не согласиться с тем, что это счастливая возможность! - повторил он, отпивая большими глотками чай. Когда еще так повезет?
- Считай меня глупой, наивной, как хочешь, но ты никуда не поедешь! вспыхнула Ольга.