- Я, Сергей Терентьевич, по-старому...
- Мне, конечно, приятно слышать это от вас, но...
- Вы хотите сказать, что я мужняя жена?..
- Само собой разумеется, - сдержанно улыбнулся Щеглов, - да убоится жена мужа своего!
- Значит, и вы тоже? - вырвалось у Ольги.
Щеглов подумал, что она поняла его слишком буквально, и поспешил разъяснить:
- Я, разумеется, за полную гармонию в семье...
При слове "гармония" она невольно вспомнила о злополучной "струне" и сказала:
- Когда лопается струна, в оркестре уже нет никакой гармонии.
- Неужели лопнула?
- Кажется, Сергей Терентьевич, - печально вздохнула она.
- Все-таки не бывает так, чтобы музыка остановилась из-за одной струны, - участливо сказал Сергей Терентьевич. - Я все же склонен думать, что Полозов вернется. А коли вернется, - он посмотрел Ольге в глаза, - и простим ему на первый раз. В моей практике было, когда люди, наделавшие даже уйму ошибок, после того как искренне осознали их, становились лучше.
- Не будем больше об этом, Сергей Терентьевич...
- Понимаю, что разговор для вас не очень приятный, однако хочу внести полную ясность...
- Какую ясность?
- Если ваше счастье не здесь, а в Ленинграде, - мешать ему мы не вправе, как ни грустно будет расставаться...
Ольга закрыла глаза.
Вдруг Щеглов спросил:
- Кстати, как у вас дела с диссертацией?
- А нужно ли мне все это, Сергей Терентьевич?
- Очень нужно, Ольга Игнатьевна, да и не только вам! - сказал Щеглов горячо. - Если хотите знать, дело идет о чести всего района. Вот поправитесь, поставим вопрос на бюро райкома. Попробуйте потом не подчиниться! - В его строгом тоне она ощутила и ласковую озабоченность, и тревогу, и ей стало стыдно, что выставила себя перед ним не в лучшем свете.
- Ладно, Сергей Терентьевич, время покажет! Не будем загадывать, сказала она не так печально, как прежде. - В общем, спасибо, что зашли. И спросила: - Это, наверно, Катя прислала вас, да?
Он громко, с удовольствием рассмеялся:
- Конечно, цизик! "Папка Щеглов, - сказала она, как только я слез с нарты, - ты бы к Ольге Игнатьевне сходил, а то у нее, по-моему, худо". Ну, дорогая, выздоравливайте, скоро наступит солнечный февраль, устроим вылазку в тайгу, на белок поохотимся...
- Спасибо, Сергей Терентьевич, я с удовольствием!
Когда он ушел, Ольга еще долго прислушивалась, как под неторопливыми удаляющимися шагами Щеглова приятно похрустывал снег.
"Когда поправлюсь, пожалуй, надо будет съездить с Берестовым в Тигровую падь", - подумала она.
5
Тропинку, по которой обычно охотники шли в тайгу, замело, и пришлось прокладывать новую. Впереди на широких меховых лыжах шагал Щеглов. На нем были синие суконные брюки-галифе, оставшиеся, видимо, с войны, мягкие, выше колен унты, серый грубой вязки свитер и пыжиковая шапка-ушанка. Вторым шел Степан Григорьевич Ауканка в легком меховом жилете и в черных из чертовой кожи шароварах, заправленных в короткие торбаса, сзади на поясе висела у него барсучья шкурка. За Ауканкой - Костиков на обыкновенных лыжах с палками, которые были коротки для его высокой фигуры. Ольга и Катя шли рядом, а замыкал шествие Алексей Берестов. Ему-то и достался рюкзак с продуктами, однако эта довольно тяжелая поклажа, кажется, ничуть не обременяла Алешу.
Несмотря на ранний час - еще не было девяти - солнце стояло высоко над лесом. Уже вовсю работали дятлы, дробно постукивая своими крепкими клювами по звонким от мороза стволам. Весело трещали синицы, для которых заботливые дятлы продалбливали кору, под которой скопилось много жучков и личинок. Однако ни дятлы своей дробью, ни синицы своим треском не нарушали строгой, почти торжественной тишины зимнего леса.
Шли густым ельником с отвисшими чуть ли не до земли широкими лапами, белыми от снега сверху и иссиня-темными снизу. Ельник сменяли невысокие каменные березы с кривыми стволами и скрюченными узловатыми ветками, скованными голубым ледком. Высоченные, в три обхвата, ильмы купали свои голые вершины в прозрачной синеве неба. С ильмами состязались дуплистые тополя; дальше были заросли маньчжурского дуба с не успевшими опасть почерневшими листьями.
Никто, кроме ороча, не знал, что ведет Щеглов к горному перевалу, в кедровник. Вспомнив обещание Сергея Терентьевича показать, как надо по-хозяйски стрелять белок, чтобы не страдали самки, Ауканка полушутя-полусерьезно спросил его:
- А шкурки беличьи, Серега, в план пойдут или Кате на дошку?
- В план, Степан Григорьевич!
Впереди показался весь залитый солнцем горный перевал. Вплотную к нему подступали высоченные кедры, густо усыпанные крупными темно-золотистыми шишками. Что-то вдруг длинно и мягко прошмыгнуло в густой хвое, и тотчас же упали на снег две шишки. Щеглов поднял их, они были пустые, без единого ореха.
- Чисто белочки поработали! Значит, ребятки, не шуметь и не курить. Сейчас немного поохотимся, - строго предупредил Щеглов.
Ауканка выдернул из-за пояса барсучью шкурку, расстелил ее на снегу для Ольги и Кати.
- Ну а мы с вами, Петр Савватеевич, пойдем побродим, - предложил Берестов. - Может быть, медвежью берлогу найдем.
- Вы не шутите, доктор? - немного испугавшись, спросил Костиков.
- Нет, я серьезно, Петр Савватеевич, - спокойно ответил Алеша и двинулся к перевалу.
Костиков, заметно побледнев, торопливо протер пальцами очки и покорно, нехотя пошел за Берестовым.
- Алексей Константинович, белковать не хотите? - вдогонку спросила Ольга.
- Нет, медведя хочу!
Барсучья шкурка была мала для двоих, и Катя, уступив Ольге большую половину, сидела на самом краешке, подобрав ноги в новеньких торбасах, и прятала в варежку побелевший от мороза приплюснутый носик.
Сергей Терентьевич снял с плеча ружье, присел на корточки, а Ауканка, прислонясь спиной к дереву, притаился.
- Значит, самочек не стреляем? - шепотом сказал Щеглов.
Прошло минут десять, не больше, и в темной хвое что-то Зашумело. Сразу с верхних веток густо посыпались яркие снежинки, и, обгоняя их, прошмыгнула и шлепнулась кедровая шишка. Потом, мелко перебирая крохотными желтоватыми лапками, с самой вершины по стволу побежала некрупная белочка и на середине вдруг остановилась. Покрутив круглой пушистой головкой с выпуклыми красноватыми глазками, она несколько секунд прислушивалась, потом, зауркав, заерзала на ветке. На ее призыв сразу отозвалась в стороне таким же урканьем другая белка, через полминуты где-то сбоку третья... И пока они вертелись на ветке, с соседнего дерева прибежали еще два зверька.
Ольгу охватил восторг при виде чудесных белочек, весело и беззаботно играющих на широкой лапчатой ветке, с которой все время золотистыми искорками сыпались снежинки. Вот одна из них передними лапками сорвала кедровую шишку, но не стала выдергивать из нее орехи, а отдала ее самой первой, которая была гораздо меньше всех остальных. "Самочка", - подумала Ольга. Зажав передними лапками шишку, белочка с такой стремительностью принялась выбирать из нее орешки, что Ольга едва успевала следить за ней; подумав, что этих красивых беззаботных белочек подстерегает пуля охотника, она со страхом перевела взгляд на Щеглова и, к радости своей, заметила, что он не торопится стрелять.
Вдруг Щеглов свистнул в два пальца, и вся беличья стайка замерла, одна белка прижалась к стволу, другая растянулась вдоль ветки, две сжались в комок, укрывшись своими пушистыми хвостами, а самая первая, самочка, уронив шишку, изогнувшись всем телом, повисла на тонкой веточке, ухватившись за нее лапками. Один за другим грянули два выстрела, и два зверька, что были подальше от самочки, упали к подножию кедра, а она в мгновение ока юркнула в темную хвою.
Сергей Терентьевич отставил ружье.
Катя кинулась было к убитым белкам, но ороч быстро замахал руками, чтобы она их не трогала.
Было что-то таинственное в том, как повели себя охотники. Щеглов, опустившись на одно колено, медленно, с нетерпеливым, казалось, ожиданием водил глазами по веткам; Ауканка же тихонько подошел к кедру, прижался к стволу спиной и, глядя себе под ноги, прислушивался. Так продолжалось несколько минут. Потом Сергей Терентьевич достал из-за голенища унта кленовый прутик толщиной с карандаш, коротко тряхнул им перед собой, и в чутком морозном воздухе послышалось: "Ур-р-р! Ур-р-р!" Эти звуки до того были похожи на беличье урканье, что Ольга невольно вздрогнула. Ее волнение сообщилось Кате, та приложила палец к губам, показывая, чтобы она молчала.