Щеглов опять тряхнул прутиком, и тотчас же на вершине кедра таким же урканьем отозвалась белка. Дрогнула и зашумела хвоя, густо посыпались снежинки. "Ур-р-р! Ур-р-р!"
На голос белочки Щеглов ответил прутиком. Белка опять отозвалась. Охотник снова ответил. Так повторялось несколько раз. Потом по стволу вниз, подняв трубой пушистый хвост, побежала некрупная белочка, тоже, видимо, самка. Добежав до середины ствола, остановилась, прислушалась и принялась перепрыгивать с ветки на ветку, каждый свой прыжок сопровождая урканьем, на которое отвечал своим прутиком Щеглов.
Но тут белочка, точно разгадав хитрость охотника, испуганно глянула вниз и побежала к вершине. Несколько раз охотник энергично встряхивал прутиком, пока белочка наконец отозвалась. Не успела она сбежать и утвердиться на ветке, как стали отзываться с соседних кедров и другие зверьки. Еще минута - и вокруг самочки сбилась небольшая стайка довольно крупных самцов. Дав им немного разыграться, Сергей Терентьевич резко свистнул, а ороч захлопал в ладоши, и вся стайка мгновенно залегла на сучьях.
Снова грянули выстрелы, потом еще... А самочка опять осталась жива. Не успело лесное эхо повторить выстрелы в морозном воздухе, как она встрепенулась, вытянула хвост и юркнула в хвою. Самочка, понятно, не знала, что никто и не собирается ее убивать, потому что она приносит удачу, приманивая к себе самцов, и, главным образом, потому, что каждый месяц у нее родятся бельчата.
Костиков с Берестовым вернулись к биваку, когда под кедрами уже горел костер и Ауканка, примостившись у огня, стягивал с беличьих тушек пушистые шкурки, а Щеглов надевал их на гладко обструганные деревянные распялочки шерстью внутрь, а длинный пушистый хвост оставлял во всей красе - шерстью наружу.
- На, дочка, спрячь в рюкзак, - сказал он, передавая Кате все шесть шкурок.
- Все равно на шубку мало! - шутливо сказала Катя, переглядываясь с Ольгой Игнатьевной.
- Рано тебе, дочка, про беличью шубу думать, - строго сказал Щеглов и спросил Берестова: - Что-то я, Алексей Константинович, вашего медведя не вижу.
- Берлогу нашли, Сергей Терентьевич, но товарищ Костиков не разрешил трогать...
- Что же это ты, Петр Савватеевич?
Костиков смутился, по привычке засунул пальцы под стекла очков и стал их протирать:
- Я не уверен, что это была берлога!
- Но ведь на стволе были царапины от медвежьих когтей, - настойчиво возразил Берестов.
- Это еще вопрос! - снова усомнился Костиков.
Тогда Берестов иронически заметил:
- Видимо, у вас, Петр Савватеевич, очки запотели, - и тут же обратился к Ауканке: - Скажите ему, Степан Григорьевич! - и стал называть известные любому охотнику характерные приметы.
- Однако, берлога! - согласился Ауканка.
- Ну вот, Петр Савватеевич! - принимая сторону Берестова, произнес Щеглов. - И я могу подтвердить, что берлога.
Костиков пожал плечами:
- Все может быть! - и со смущенной улыбкой добавил: - Если это действительно так, я хорошо сделал, что утащил вас, Алексей Константинович, подальше от той злополучной липы.
- Правильно сделали! - воскликнула Ольга. - От греха подальше.
Когда сели у костра чаевать, Щеглов, отпивая из кружки кипяток, хитровато подмигнул Ауканке:
- Ну, Степан Григорьевич, доказал я тебе, как с умом белку стрелять! Меня еще мальчишкой батя мой учил так охотиться. Помнишь батю моего, Терентия Карповича?
- О-о-о, Терентий добрый охотник был. Жалко, старый стал он...
- Да, глаза подвели его, - с сожалением сказал Щеглов. - С очками много не наохотишься. Разве ваши орочи никогда с кленовым прутиком не ходили на белку?
- Нет, Серега, - признался Ауканка. - Прежнее время богато белки было, зачем прутик таскать с собой? - И тут же упрекнул: - Ваши люди много слишком кедров валят. Прежнее время, бывало, все больше на Бидями наш: брат ороч белку стрелял, нынче на Бидями совсем кедров мало. А прутик твой все равно игрушка, - и махнул рукой.
- Согласен, Степан Григорьевич, что бездумно кедровый лес вырубали. Однако теперь мы строгое решение вынесли: рубить кедры выборочно. Но это не снимает вопроса о том, чтобы и о запасах пушного зверя думать. Уверяю вас, дорогой, что одна и та же самочка, только не ленись, уркай кленовым прутиком, не меньше трех раз стайку самцов к себе позовет... Так что на одном только месте охотник получит возможность, не трогая самочек, добыть порядочно белок. - И повернулся к Костикову: - Как, Петр Савватеевич, согласен?
- Понятно, согласен, Сергей Терентьевич! - возбужденно произнес Костиков, которому всегда нравилась в Щеглове эта постоянная живинка в деле.
"И где же Сергеи Терентьевич раздобыл этот волшебный прутик?" недоумевал Костиков. Потом вспомнил: когда третьего дня приходил к Щеглову, то застал его на кухне, где он что-то выстругивал из кленовой ветки; Костикову и в голову не пришло, что Сергей Терентьевич заранее это было, кажется, в среду - готовился к воскресной вылазке в тайгу, куда не без умысла пригласил и старейшего орочского охотника.
- А в следующий выходной отправимся в Тигровую падь, - вдруг предложила Ольга, вызвав удивление у всех, кроме Щеглова, который, встретившись с ней взглядом, улыбнулся.
- Туда на лыжах не доберемся, - сказал он, - туда на собаках надо. Верно, Степан Григорьевич?
Ороч утвердительно кивнул.
- А что там, в Тигровой пади? - спросил Костиков. - Неужели за тигром?
- А-а-а, Петр Савватеевич, испугался! - воскликнул Щеглов.
Костиков пожал плечами.
- Почему? Куда все, туда и я. Но, по-моему, на тигров охота запрещена.
- А мы живого тигренка возьмем!
Костиков и тут нашелся:
- От вас, Сергей Терентьевич, можно ожидать и этого! - и сдержанно засмеялся.
Было пять часов, недолгое зимнее солнце стало заходить. Снег сделался тусклым, лишь на вершинах деревьев он еще сохранил свой блеск. На горизонте уже обозначилась полоска раннего заката. С горного перевала потянуло ветром, приглушив и без того слабый огонь догорающего костра.
В Агур вернулись в сумерках.
- На дежурство не приходите, - сказал Берестов Ольге.
- Спасибо, тогда я с удовольствием завалюсь спать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Немного успокоившись после отъезда мужа, Ольга все свободное время в больницу мало кто поступал - отдавала работе над диссертацией. Однако чувствовала, что кое-каких материалов ей не хватит, и решила съездить в город, в мединститут. Надо было позаниматься на кафедре организации здравоохранения, проконсультироваться с заведующим кафедрой профессором Никоновым, от него недавно пришло приглашение.
Уже совсем было собравшись в дорогу, ока вдруг заявила Берестову, что откладывает поездку. Со дня на день она ждала письма от Юрия, и ей почему-то казалось, что, как только она уедет, это письмо непременно придет.
В последнее время Ольга все чаще ловила себя на том, что обида на Юрия сменилась тревогой за его дальнейшую судьбу. В глубине души она надеялась, что Юрий, в конце концов, одумается, пусть не ради нее, Ольги, - ради дочери. Вот почему с таким нетерпением ждала от него письма. Но время шло, а Юрий молчал.
Почему-то давно не писала и Наталья Ивановна. "Не случилось ли что с Клавочкой?" - с тревогой подумала она и решила дать матери срочную телеграмму. Назавтра же пришел ответ, что Клавочка совершенно здорова и что на днях мать отправит подробное письмо.
Письма из Ленинграда шли долго, даже авиапочтой пять-шесть суток, и Ольга решила, что успеет за это время съездить в город. Так она и сделала.