- Город не дает в нужном количестве! - опять пробовал возразить Питря.
- Я уже звонил - даст! А на одной водке и дурак план выполнит. А мы с тобой, Капитоныч, политику делаем. Понял? А в чем, думаешь, состоит она, эта политика?
- Почитываем газетки, - сказал немного растерянно завмаг.
Щеглов резко оборвал:
- В том-то и дело, что почитываешь, а надо, Капитоныч, читать...
- Ну, понятно, читаю...
- Если вам волю дать, вы спаивать орочей начнете.
- Что ж поделаешь, коли выпить любят!
- А кто не любит, а, Питря? - откинулся на спинку стула Щеглов и разразился веселым смехом. - А они тем более - таежники. Но все это от прошлого осталось, когда попы и купцы по стойбищам ездили, спаивали орочей и за бесценок дорогую пушнину забирали. А мы с тобой, сам знаешь, не попы и не купцы, нам заботиться о благе людей надо. Понял теперь, в чем наша с тобой политика?
- Как не понять, Сергей Терентьевич, одначе город и с нас, грешных, план оборота требует, - видно, и там своя политика.
- Так разве я против плана оборота? Оборачивайся, Гордей Капитоныч, но не за счет вагона водки, черт бы ее побрал! - Щеглов уже было опять нацелился на графу, где значилась водка, и у Питри упало от страха сердце. - Вот какие пирожки, Капитоныч: водки - три ящика, портвейна и плодоягодного - пять, шампанского - семь, томатного и виноградного сока двадцать. А остальное остается, как было. И уверен, полтора плана дадим с тобой. Вот это и будет наша с тобой правильная политика.
- Эх, Сергей Терентьевич, не то было в Турнине! - с сожалением произнес завмаг. - Когда я там базой заведовал, товарищ Шейкин нашего брата так не резал...
- Так то Шейкин, а я - Щеглов! - теперь уже сердито сказал секретарь.
- Так вы, Сергей Терентьевич, звоните по телефону в торг, а то ведь они меня там на смех поднимут за такое мизерное количество... - Он хотел сказать водки, но тут же осекся.
Щеглов снял трубку.
- Марина, дай, пожалуйста, горторг, Петухова.
Через минуту соединили с городом.
- Петухов? Привет, Арсений Григорьевич. Щеглов говорит. Завтра приедет за товарами Питря. Так прежде чем он пройдет на базу, посмотри наш списочек и наложи резолюцию. Сделаешь? Ну, спасибо, Арсений Григорьевич. А ты почему-то на охоту перестал к нам ездить? Что? Сам не лучше белки в колесе вертишься? - засмеялся Щеглов. - Начальство жмет? А так вам и надо, работягам! На вас ежели не жать... Ну ладно, это я, понятно, в шутку. Приезжай, мы ведь почти на голом месте район создаем. И на нас, брат, сверху жмут, да еще как... Ну, есть, бывай здоров, Арсений Григорьевич. И, круто повернувшись к Питре, протянул ему список: - Возьмешь у Петухова резолюцию, а потом - на базу.
Гордей Капитонович взял список, быстро сунул его в папку и, сокрушенно покрутив головой, вышел из кабинета. Когда он проходил мимо заготконторы, где сидели охотники, старый Акунка спросил:
- Гордейка, когда, однако, на базу едесь?
- А что тебе пользы с этих баз, Федор Иванович, - печально махнул рукой Питря. - У Щеглова главная база! К нему и обращайтесь.
Орочи засмеялись.
- Поцему у Цеглова база, в городе база! - сказал тот же Акунка.
Но завмаг не стал спорить и озабоченно побежал дальше.
В это время подошла Ольга Игнатьевна.
- Сородэ, мамка-доктор! - поздоровались орочи.
- Сородэ! - ответила Ольга и приветливо махнула рукой.
А Михаил Бисянка, низенький, приземистый, с давно не бритым скуластым лицом, громко спросил:
- Как Иван Петрович, живой, нет ли?
- Конечно, живой! - ответила Ольга. - Как это его медведь так помял? - спросила она Бисянку, с которым Иван Петрович Тиктамунка в паре соболевал. - На моей памяти это второй случай. И удивительно, чтобы в конце сезона такое произошло!
- Осечку ружьишко дало, мамка! - сказал Бисянка, попыхивая трубкой. А меня, знаешь, близко там не было... - И опять спросил: - Значит, живой Иван Петрович будет?
- Сделали все возможное, - сказала Ольга. - Честно говоря, по кусочкам мы собирали его с доктором Берестовым.
- Ладно, пускай кусочки остались! - согласился Бисянка. - А шкурку того медведя тебе, мамка, принесем, - хочешь, нет? Выделаем и принесем!
- Спасибо, у меня есть медвежья шкура.
- Одной шкурки мало тебе. Дом у тебя большой, две можно. Одну тебе, другую - мужу твоему.
Ольга не удивилась, когда через несколько дней, придя из больницы, увидела в столовой на полу большую черно-бурую шкуру медведя. Она постояла, подумала, потом легла на пушистый мех, подложила под голову руки и долго оставалась так, переживая какое-то странное, смешанное чувство надежды, смятения, одиночества...
4
Приближалась весна. С моря подули теплые ветры. Они гнали темные лохматые тучи, и небо в иные дни стояло над тайгой хмурое, низкое. Пробудившиеся реки, взломав лед, хлынули через край, захлестнув лесные низины и подступив к горному перевалу. Кое-где на холмах стала пробиваться сизая молодая травка. На деревьях набухли коричневые почки. Теплой, пьянящей сыростью веяло от весеннего леса, еще обнаженного, но уже ожившего до самой своей крохотной веточки.
Ольга любила таежную весну. Она могла часами стоять у реки, провожая взглядом гонимые стремительным течением льдины. Она любила прикасаться к прохладной сырой ветке в дождевых, как дробные жемчужинки, каплях и до срока раскрывать набухшие, еще тугие почки. В этом желании поторопить весну было что-то детски-наивное, смешное, но всегда интересное.
Как раз за этим и застал ее подошедший к реке Буров. Он больше недели лежал с тяжелым приступом стенокардии, и Ольга через день посещала Харитона Федоровича. Увидев, что он одет по-походному - высокие резиновые сапоги, брезентовый плащ, - погрозила ему пальцем.
- Рано, голубчик, рано!
Он виновато улыбнулся:
- Весна торопит, доктор! Не за горами сплав.
- Все-таки сердце торопить не следует. Оно у вас и так очень спешит...
Харитон Федорович развел руками:
- Это точно, что спешит. Лежу дома, а оно у меня там, на Бидями. Надо ее на пикеты разбить, а на пикетах бригады расставить да сплавсредствами рабочих обеспечить. Ведь за зиму сколько лесу навалили, что дай бог до лета управиться. - И вдруг спросил: - Что, Юрий Савельевич не собирается приезжать?
Ольгу точно обожгло.
- Не знаю, давно писем не было.
- Жаль, Ольга Игнатьевна. Техник наш молод слишком, и опыта у него того нет, что у Полозова. А нынче по всем приметам ожидается большая вода. Возможен разнос древесины. А у нас, как на грех, с прошлого года хвосты не зачищены. Где уж тут нашему технику справиться? Кстати, место мы за Юрием Савельевичем держим.
Она промолчала. Буров по давней привычке пошарил в левом кармане, где обычно держал папиросы, но, вспомнив, что курить запрещено, с сожалением вздохнул.
- Что, папиросы ищете? - сразу догадалась Ольга Игнатьевна. Забудьте это, Харитон Федорович, навсегда забудьте!
- Курить - не курю, а забыть не могу! - невесело улыбнулся Буров.
- И надолго вы на Бидями?
- Смотря по делам, доктор. Сперва на Бидями, потом в Кегуй.
- А лекарство с собой захватили?
Он достал из верхнего кармана кителя пузырек с нитроглицерином.
- Это, доктор?
Она утвердительно кивнула.
- И старайтесь поменьше ходить.
- В тайге уж как придется!
- Все-таки старайтесь далеко не ходить, Харитон Федорович. У вас там лошади есть. Лучше верхом на лошадке.
- Это можно! - пообещал Буров. - Что-то моих орочей долго нет?
- А вы разве с ними, Харитон Федорович?
- Да, на ульмагде. На шестах пойдем против течения.
- Только не вздумайте сами шестом работать! - сказала Ольга.
Из крайнего дома вышли два ороча. Один нес на плече весло, второй два длинных, отполированных шеста.
- Сородэ! - разом поздоровались они с Ольгой.