Выбрать главу

- Сородэ, друзья! - ответила она.

Ороч, несший весло, спросил:

- Однако, с нами?

- Нет, Ефим Иванович, - ответила Ольга.

Тогда второй сказал:

- Почему нет? Давай, чего там!

- Спасибо, у меня тут дела!

- Понятно, раз дела есть, не надо! - снисходительно ответил он и, приподняв ульмагду, столкнул ее с песчаной косы в воду.

Ольга несколько минут провожала взглядом ульмагду, пока она не скрылась за крутым выступом скалы.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Это был один из тех теплых июньских дней, когда небо совершенно безоблачно и горизонт окутан знойной сиреневой дымкой. От сырых, в неубывающей росе, высоких трав поднимаются густые испарения, рисуя в знойном неподвижном воздухе фантастические миражи. То проплывает над лесом фрегат с высокими распущенными парусами, то вдруг проскачет олень с откинутыми к спине ветвистыми рогами.

Когда они, побродив по тайге, возвращались в Агур, ни Ольга, ни Берестов еще не знали, каким горем омрачится этот светлый и пока еще радостный день.

Когда они подошли к больнице, навстречу им выбежала встревоженная Ефросинья Ивановна.

- Звонили из Кегуя, товарищу Бурову опять худо стало. Сидел за столом, пил чай и вдруг упал...

Ольга быстро перевела взгляд на Берестова.

- Поедем в Кегуй?

- А на чем?

- На ульмагде, на чем же еще, - ответила она, но тут же поняла, что говорит не то, что нужно.

- Против течения на шестах? - удивленно спросил он и тут же пояснил: - Это займет по крайней мере пятнадцать часов.

И только теперь пришло к Ольге решение.

- Позвоню Щеглову, попрошу катер! - с этими словами она кинулась к телефону.

- Сергей Терентьевич?

- Его нет. Костиков говорит.

- Петр Савватеевич, срочно нужен райкомовский катер. Товарищ Буров заболел. Где? В Кегуе? Да, видимо, опять сердце! Предполагать все можно!

Костиков сказал, что Щеглов еще третьего дня отправился на катере в Сирень, а когда вернется - неизвестно. Ольга с отчаянием спросила:

- Что же нам делать?

Костиков посоветовал доставить Бурова в Агур на ульмагде вниз по реке.

- Течение быстрое, а главное - не качает... Через пять-шесть часов Харитон Федорович будет уже в больнице.

- Хорошо, Петр Савватеевич. Я сейчас посоветуюсь с доктором Берестовым. - И, положив трубку, передала Алеше слова Костикова.

- Тогда срочно звоните в Кегуй, - сказал Берестов, - чтобы осторожно, на носилках несли Бурова к реке, устлали ульмагду травой. А я тем временем выйду им навстречу на оморочке.

Ольга согласилась.

- Если в пути встретитесь, пересядьте на ульмагду, сделайте Харитону Федоровичу укол. В общем, Алексей Константинович, решите сами, что нужно.

- Все сделаю, не беспокойтесь! - ответил Алеша.

Он уже столкнул оморочку с песчаной косы, когда из больницы с санитарной сумкой через плечо прибежала Катя Щеглова.

- Здесь все, Алексей Константинович! - сказала она запыхавшись и вопросительно глянула на Ольгу. Та сразу поняла ее:

- Нет, Катя, доктор Берестов пойдет один!

- Ладно, пускай один, - уступила Катя, хотя ей очень хотелось отправиться вместе с Берестовым, который правил оморочкой не хуже ороча.

Сильно палило солнце. Берестов быстро стянул с себя сорочку и, оставшись в одной майке, схватил весло и погнал легкую лодку вдоль берега в тени густых зарослей чернотала, нависших над водой. Чтобы сократить путь, он круто повернул в протоку и сразу скрылся из виду.

Только в восьмом часу вечера, когда янтарное солнце стало заходить за горный перевал, из-за поворота вдруг выскользнула ульмагда. Гонимая сильным течением горной реки, в которой отразились розовые от закатного огня легкие облака, ульмагда быстро приближалась к Агуру, Уже слышно было, как плещутся за бортом бурунчики: плюх, плюх, плюх! На корме, слегка подгребая веслом, чтобы не относило, сидел Тимофей Уланка. Доктор Берестов стоял на коленях, склонившись над Буровым, который в пути потерял сознание, и держал руку на его пульсе.

На песчаной косе встречать больного собралось много народу. Ольга стояла рядом с Костиковым, он держал носилки. Ей почему-то казалось, что Уланка слишком медленно гребет веслом. Она хотела крикнуть ему, что нужно побыстрее, но не успела. Тимофей двумя сильными замахами повернул лодку к берегу, и через минуту она врезалась своим утиным носом в отмель, зашуршав галькой.

- Что, Алексей Константинович? - спросила Ольга.

- Потерял сознание!

Ольга, перехватив его встревоженный взгляд, сразу догадалась, что дело плохо. Не замечая Уланку, она быстро склонилась над Буровым, взяла его руку, нащупала пульс.

- Носилки, Петр Савватеевич!

- Есть! - сказал Костиков.

Вместе с Берестовым они осторожно подняли Бурова, положили на носилки и направились в больницу.

Только теперь Ольга поздоровалась с Уланкой.

- Расскажите подробно, Тимофей Андреевич, когда это с ним случилось?

Уланка несколько смущенно и сбивчиво стал рассказывать. Харитон Федорович, пробыв весь вчерашний день на лесопункте, к вечеру почувствовал себя плохо. Он пришел к Уланкам, где всегда останавливался, и, отказавшись от ужина, лег на кушетку и сразу же уснул. Выспавшись, он рано утром снова пошел на берег и до обеда объезжал на патрульном катере пикеты на сплаве. Часа в два он опять явился к Уланкам, принял какие-то таблетки, снова лег на кушетку и до вечера не вставал. "Что с тобой, Харитон Федорович? спросила Марфа Самсоновна. - Прежнее время за стол с нами садился, медовушки стаканчик выпивал, кушал, а нынче ничего не хочешь?" "Спасибо, - говорит он матери, - что-то худо мне! Вот отлежусь малость, может, немного и поем". Верно, к ужину встал. Мать ему пельмени подала. Он поел немного, полкружки чаги выпил. И опять на кушетку лег. Однако ночью спал плохо. Стонал, задыхался. Попросил окно открыть. Мать открыла. Утром вроде полегче ему стало. Вышел в сени, умылся, завтракать сел. Не успел кружку чаги выпить, со стула свалился. Мать испугалась, за мной послала. Подняли мы Харитона Федоровича, на кушетку уложили. Потом сразу к вам в Агур и позвонили.

И, искоса глянув на Ольгу, Уланка спросил:

- Сердце, наверно?

- У Харитона Федоровича и сердце плохое, и давление очень высокое.

Только через два часа к Бурову вернулось сознание, и первое, о чем он попросил: позвать жену. Ольга Игнатьевна послала за ней Катю. Когда Ксения Викторовна вошла в палату и робкими тихими шагами приблизилась к постели мужа, он медленно, с усилием протянул свои большие ослабевшие руки и несколько секунд смотрел ей в глаза. Она взяла его руки, приникла к ним щекой и залилась тихими слезами.

- Ксана... - наконец прошептал он. - Теперь, кажется, все, Ксана...

- Да что ты, Харитон Федорович, - взмолилась жена. - Сколько раз от беды уходил...

Он высвободил руки из ее теплых ладоней, положил их на голову жены, ласково погладил.

- Верно, Ксана... уходил... Нельзя мне было в безвестности умирать... - Он закрыл глаза. - А нынче всю правду про Харитона Бурова знают... Ксана... ребят береги...

- Да что ты говоришь такое, Харитон Федорович!.. - вздрогнув, сказала она. - Доктора еще поднимут тебя! Ведь мы с тобой жизнь-то по-настоящему только и начали...

- Худо мне, Ксана... - простонал он. - Голова горит... Дышать трудно...

- А ты, Харитоша, молчи, не волнуйся. Бог даст, поправишься. Отпуск свой сразу за два года используешь. Отдохнешь.

Он сделал слабое, беспомощное движение руками и устало, будто со сна, немного приоткрыл глаза:

- Ксана...

- Что, Харитоша?

- Там в кителе у меня... партбилет... Ксана...

- Он нужен тебе? - Она тихонечко вышла в коридор и через две минуты вернулась с кителем мужа.

- Здесь он...

- Достань... Ксана...

Отдавая мужу партбилет, Ксения Викторовна вспомнила тот счастливый день, когда Буров принес его из райкома, заставил ее бросить все домашние дела и срочно сшить для партийного билета потайной карманчик на подкладке кителя. Он стоял буквально над душой, ревниво следил за каждым ее стежком и очень волновался, почему она, Ксения Викторовна, шьет в одну нитку, когда можно в две, чтобы покрепче было.