Когда вино запенилось в высоких фужерах, Ольга спросила:
- За что, Юра?
- Сперва за твою защиту!
Чокнулись, выпили.
- Второй бокал за нашу встречу, - предложила Ольга.
Он налил ей шампанского, а себе в фужер водки.
Подержав его перед собой, залпом выпил. Пока она медленными глотками отпивала шампанское, он налил себе еще из графина и, не дожидаясь Ольгу, осушил и третий фужер. Захмелев, он угрюмо, исподлобья глянул ей в глаза и заплетающимся языком произнес:
- Ты, Оля, теперь недосягаемая для меня вершина... Гигант... А я... просто так... Сижу как бы в твоей тени... И ты, Оля, не гони меня... Дай подольше посидеть в твоей тени...
- Юра, не болтай глупостей, - сказала она как можно мягче, с жалостью.
Он опустил голову на край стола, тихо, беззвучно заплакал.
Ольга несколько растерялась, слегка обняла его за плечи.
- Ну, Юрочка, ну, успокойся, прошу тебя, успокойся. На нас обращают внимание. - Она почувствовала, как к горлу подкатился ком, но сдержала себя, чтобы самой не расплакаться.
Он поднял голову, искоса посмотрел на Ольгу, осторожно взял ее руку, подержал в своей и медленно поднес к губам.
Когда они в темноте шли через Летний сад, Юрий неожиданно заговорил о дочери:
- Мы так и не решили, как быть нам с Клавочкой...
- Разве ей плохо у бабушки?
- Конечно, Оля, для тебя это очень удобно, - не без упрека сказал он, - но я не уверен, что Наталья Ивановна правильно воспитывает девочку.
- Мама в ней души не чает!
- И настраивает против отца!
- Не может этого быть. Мама, наоборот, с одобрением писала мне о том, что ты часто бываешь у дочери.
- Сомневаюсь, - буркнул Юрий.
- Напрасно! И вообще, Юра, я хочу увезти с собой Клавочку...
- Ну, это мы еще посмотрим! - довольно резко предупредил он.
Ольга насторожилась.
- Незачем увозить ребенка в такую даль, где даже яблока для него не купишь.
Ольга решительно повторила:
- Клавочка поедет со мной!
- Оля, я категорически буду возражать! - повысил он голос.
- Я - мать, и право в данном вопросе на моей стороне. И если ты будешь препятствовать, мы с тобой серьезно поссоримся.
Он остановился, глянул на Ольгу:
- Ты и так лишила меня всего! Хочешь лишить и дочери?
- Юра, не кричи. Здесь люди. Мы не для того встретились, чтобы скандалить. Тем более в такой для меня день. И, умоляю тебя, никогда больше не повторяй, что я тебя лишила чего-то... Наоборот, я хочу помочь тебе, Юра...
- Чем? - спросил он более спокойно.
- Ну, хотя бы дружеским советом.
- Я слушаю...
- Возвращайся в Агур.
- Ты это серьезно?
- Серьезно, Юра. Там для тебя непочатый край работы. После смерти Бурова леспромхоз все еще без директора и без главного инженера. Если бы ты только знал, как Харитон Федорович ждал твоего возвращения...
- Ничего не понимаю, честное слово! - немного растерянно закричал он. - Зачем я должен ехать в Агур? Разве ты согласна жить со мной?
- Не вместе, так рядом... - откровенно призналась она.
- Во-первых, я себя еще не чувствую потерянным... А во-вторых, я не дурачок какой-нибудь, чтобы быть рядом и взирать, как ты будешь с другим. Ведь может с тобой такое случиться?
- Ну, может... когда-нибудь...
- Если хочешь знать правду... - он помедлил, - если хочешь знать правду, я, например, на твоем месте, после того, чего ты достигла, никогда бы не вернулся в Агур...
- А что подумают наши орочи, если я в один прекрасный день так грубо, как это сделал ты, покину их?
- А ты забыла, как они чуть не убили тебя...
- Положим, до этого дело не дошло. Зато потом, потом! Ведь ты сам все это видел. Нет, Юра, доверием народа надо дорожить!
- Ну уж и велик народ - всего каких-нибудь триста человек! Слишком, знаешь, жирно, чтобы у них в таежной больнице работал кандидат медицинских наук. По-моему, хватит им и Алеши Берестова.
- Юрий, не смей так говорить. Нечестно так говорить! - В глазах у нее вспыхнули недобрые огоньки. - Ты можешь издеваться надо мной - и уже порядочно поиздевался в свое время, - но народ оскорблять не позволю, слышишь? И Алексея Берестова тоже... Он мой друг!
Спокойно и холодно, точно ему доставляло удовольствие Ольгино волнение, он произнес:
- Знаем мы этих друзей. Их и по сегодня много ходит, всяческих охотников до наших жен.
- Как тебе не стыдно! - почти задыхаясь, воскликнула Ольга. И он показался ей в эту минуту каким-то жалким, неуклюжим, почти бесформенным, и впервые жгучее чувство неприязни прожгло ее сердце.
- Я уже давно не жена тебе, и ты не имеешь никакого права. Понял?
Они вышли из Летнего сада как чужие. У Лебяжьего моста Юрий неуверенно взял ее под руку.
- Я сама поеду домой, - сказала она.
- Ладно, успокойся... - Заметив вдали зеленый огонек такси, Юрий сказал: - Сейчас остановим машину, поедем...
Она не ответила.
Всю дорогу они молчали, а когда вышли из такси, Ольга сказала:
- Завтра я поеду к Клавочке. Хочешь, вместе?
- А мы не поссоримся снова? - скорей иронически, чем шутливо спросил он. - Вот и живи с тобой рядом - будем каждый день ссориться!
- Пожалуй, ты прав. Нам уже нельзя ни вместе, ни рядом!
4
Когда она вошла в темную комнату, то не сразу включила свет. Сняв плащ и небрежно бросив его на стул, Ольга подбежала к раскрытому окну и выглянула на улицу. Увидев на трамвайной остановке Юрия, она стала гадать, в какой номер трамвая он собирается сесть. "Если на Охту, к тетке, ему нужен тринадцатый номер, - решила она, точно это имело для нее какое-нибудь значение, - а если сядет в другой, значит, не на Охту". И когда через несколько минут подошел тридцать первый и Юрий вскочил в вагон, Ольга, помимо своего желания, плохо подумала о Юрии и почувствовала себя чуть ли не оскорбленной, и долго не могла освободиться от этого неприятного чувства.
Включив свет, не раздеваясь, она легла на диван. Никогда еще не испытывала она такой тяжести на душе, как от этой встречи с Юрием. И чем больше думала о разговоре с ним, тем острее ощущала свою привязанность к далекому Агуру, к бревенчатому дому у подножья Орлиной сопки. Она вспомнила, как перед своим отъездом поднялась на вершину и долго стояла, обдуваемая со всех сторон ветром, и как долина реки, бегущей к океану, открылась во всей своей неоглядной красе. Внизу по лесной тропинке возвращались из тайги охотники. Увидев наверху Ольгу, они остановились и весело стали ее приветствовать. А Степан Григорьевич Ауканка крикнул:
- Держись там, мамка-доктор, гляди не улети, а то мы без тебя совсем пропадем, наверно!
- Никуда, Степан Григорьевич, не улечу от вас! - в ответ закричала она.
Потом она вспомнила, как прошлой осенью вместе с Алексеем Берестовым они отправились на оморочке в самую глубь тайги и у Гремучего ключа наблюдали отчаянную драку двух изюбров из-за важенки. Ольга после в шутку говорила Алеше:
- Вот бы вам, Алексей Константинович, когда-нибудь так подраться из-за невесты.
- Так у меня ведь рогов нет! - засмеялся он и провел ладонью по лбу. - Боже мой, кажется, они уже растут у меня, Так что, учтите, буду отчаянно драться!
Кончался сентябрь, однако солнце грело по-летнему и в тайге еще не было особых примет осени. Пахло нагретой землей, перестоявшейся теплой хвоей, тенистыми травами, на которых обильно лежала роса. Кедры на крутых склонах сопок роняли в реку тяжелые, туго набитые спелыми орехами шишки, и то здесь, то там звонко плескалась вода. Река часто петляла, и перед каждым поворотом, казалось, замыкали ее лесистые горы, лилово темневшие в знойной трепетной дымке.
Около Гремучего ключа Алеша круто повернул к берегу, спрыгнул, подтянул оморочку и, подав Ольге руку, помог ей сойти. В эту минуту на зеленый холм выскочил изюбр. Он был высок, статен и гордо нес на голове свои ветвистые рога. Испуганно осмотревшись по сторонам, он широко раздутыми вывороченными ноздрями стал торопливо и шумно втягивать воздух. Но ветер дул в сторону реки, и зверь даже не учуял, что там, в густых ивах, притаились люди. Тряхнув рогами, он изогнул рыжеватую шею и вдруг призывно, тоскующе заревел, и сразу в стороне точно таким же ревом отозвался другой изюбр. Тот, что стоял на холме, вздрогнул, откинул к спине тяжелые рога, припал на задние ноги, приготовившись к прыжку, но, раздумав, выпрямился и остался на месте.