В партитуре этого произведения не указано, для какого инструмента его предназначал автор, да это и не суть важно. Искусство контрапункта не нуждается в колористике, как и смысл математических формул не изменится, если написать их цветными чернилами. Основная тема «Искусства фуги» очень проста. Ее задача — не покорить слушателей мелодической красотой, а испытать на себе все возможные варианты трансформаций. Полифонисты заставляют мелодию звучать от начала к концу и от конца к началу, являть свое зеркальное отражение и вступать с ним в диалог. В кульминации полифонической мысли в ткани порой не остается ни одной «случайной» ноты — только тема, дробящаяся и мерцающая в звуковых зеркалах…
Советский баховед С. Морозов написал об этом сочинении: «В сравнении с “Искусством фуги” даже пьесы “Хорошо темперированного клавира”, даже “Инвенции” кажутся насыщенными жизненным содержанием. Контрапункты последнего баховского цикла — торжество чисто музыкальной идеи в ее совершенном воплощении». Соотечественник Иоганна Себастьяна, композитор Пауль Хиндемит, выразился картиннее. По его словам, деятельность Баха в его полифоническом шедевре «независима от всего окружающего, как солнце от жизни, которую оно одаривает своими лучами».
Но начало создания «Искусства фуги» — не последнее событие в жизни нашего героя. Была и другая музыка. И встречи, которые, может быть, и не стали судьбоносными, но знаковыми — наверняка.
Глава семнадцатая.
МУЗЫКАЛЬНЫЙ КЛЮЧ ОТ КОРОЛЕВСКОГО ЗАМКА
Как часто мы ходим по одним и тем же тропинкам, не в состоянии свернуть в сторону! Мимо по соседним дорогам проходят люди, которые могли бы преобразить нашу жизнь, но у нас нет повода познакомиться с ними. И даже если силою непредвиденных обстоятельств мы случайно попадаем в чужие миры, то часто остаемся стоять в прихожей у закрытых дверей, не имея в кармане нужного ключа.
Существует несколько универсальных ключей, открывающих, при благоприятном стечении обстоятельств, почти любые двери. Например, привлекательная внешность. Музыка тоже может стать таким ключом, но не всякая. Большинство музыкальных инструментов имеет довольно ограниченную «сферу влияния». Странно было бы увидеть балалайку в молодежной компании и даже на концерте классической музыки. Или церковный орган в ночном клубе. Или рояль на бардовском слете у костра.
Но есть один инструмент, который уместен всюду, где нужна живая музыка. Он может звучать и в филармонии под аккомпанемент оркестра, и в церкви любой христианской конфессии (кроме православия). Может участвовать в рок- музыке, джазе, самых разных концептуальных музыкальных проектах. А может непринужденно болтаться рядом с походным рюкзаком туриста, чтобы скрасить привал на лоне природы.
Разумеется, речь идет о гитаре. Во времена Баха она уже существовала, но в качестве довольно экзотического испанского инструмента, сильно окрашенного в мавританские тона. К XVIII веку мало кто помнил, что в Испанию она попала из Древнего Рима, а арабы занялись ею чуть позднее. В эпоху барокко ничто не предвещало ее будущего мирового господства.
Роль «инструмента без границ» во времена Баха исполняла лютня — инструмент полностью забытый в XIX–XX веках, а ныне вошедший в моду вместе с историческими игрищами реконструкторов.
Более половины тысячелетия — с Крестовых походов до конца эпохи барокко — на лютне в Европе играли буквально все сословия: от уличных музыкантов до монархов. Причем последние испытывали к ней особенное пристрастие. Существовала даже поговорка: «Орган — король инструментов, а лютня — инструмент королей». И Бах навряд ли познакомился бы с Фридрихом Великим, если бы не этот всенародно любимый инструмент.
Да, кстати, ключом, открывшим дверь в музыку перед родом булочников, стала именно лютня, точнее, ее дешевая разновидность — цистра. Именно на ней любил играть самый первый Бах, занявшийся музыкой. Она считалась «легкомысленной дамой» из серьезного лютневого семейства, поскольку ее металлические струны давали звонкий, летящий, но менее «глубокий» и певучий звук, чем жильные струны «настоящей» лютни.
Интересный факт: инструмент, царствовавший в Европе на протяжении нескольких веков, пришел с арабского Востока. Его предок — аль-уд (по-арабски «дерево»). Это наиболее древний из дошедших до наших времен лютневых инструментов, упоминания о нем есть в источниках VI века. Именно от аль-уда получила название и лютня (первоначально «лауд»). В восточных национальных культурах (арабской, персидской, турецкой и др.) он используется поныне в своем первозданном виде.