Дева Мария по-своему придаёт человечности образу Бога и подаёт христианину пример святости и покорности ему.
Конечно, в этой главе можно бесконечно возвращаться к вопросу о пиетизме, который мы уже затрагивали, рассказывая о пребывании Баха в Мюльхаузене. Ограничимся указанием на то, что музыкант всегда возражал против этого духовного течения как в богословском, так и в художественном плане. Но это не мешает ему в определённые моменты сближаться с ним в плане чувствительности и стремлении сделать отправление культа менее формальным. В каком-то смысле можно говорить о его «скрытом пиетизме».
Остаётся ещё один весьма спорный момент. А не испытывал ли Бах, правоверный лютеранин с самого рождения, искушения католицизмом? Как ни удивителен этот вопрос на первый взгляд, задать его стоит.
Чтобы понять, на чём он основан, нужно вернуться в Дрезден. В 1733 году, устав от жизни в Лейпциге, Иоганн Себастьян постарался сблизиться с католическим двором саксонского курфюрста. Он написал Фридриху Августу II, взошедшему на трон в феврале 1733 года (годом позже он станет королём Польши под именем Августа III), и предложил свои услуги в качестве музыканта придворной капеллы, посвятив ему два произведения — «Купе» и «Gloria», которые станут двумя первыми частями «Мессы си минор».
Убеждённый лютеранин предлагает католическую мессу, чтобы войти в милость к королю, — было ли в этом нечто удивительное в те времена? Не стоит забывать, что Мартин Лютер, реформируя литургию, сохранил использование латыни, а «Kyrie» и «Gloria» остаются общими частями лютеранской и католической мессы. Иоганн Себастьян напишет несколько «Коротких месс» и «Лютеранских месс». Так что ничего из ряда вон выходящего.
Да, но Бах серьёзно дополнит два эти произведения, чтобы сделать из них одно из главных своих сочинений (ещё одно! — как скажут некоторые со снисходительной иронией), во всяком случае, вершину вокальной музыки, которое впоследствии окажет большое влияние на «Коронационную мессу» Моцарта и «Торжественную мессу» Бетховена. К «Kyrie» и «Gloria» композитор добавил «Sanctus» из произведения, написанного к Рождеству 1724 года в Лейпциге. «Credo», или «Никейский Символ веры», похоже, написан Бахом в последние годы жизни — 1747—1749-м, но наверняка на материале кантат веймарского и лейпцигского периодов. То же самое — «Hosanna» и «Agnus Dei». Как мы видим, Иоганн Себастьян будет работать над этой «Мессой» до конца своих дней, словно она была ему очень дорога. После смерти Баха в каталоге его произведений, принадлежавшем его сыну Карлу Филиппу Эмануэлю, «Месса си минор» будет обозначена как «Великая католическая месса», таким образом, предназначение этого произведения будет определено. Но было ли таковым исходное намерение автора?
Этого ярлыка оказалось достаточно, чтобы многие литераторы увидели в Бахе тайного католика. На эту тему создано множество вариаций, некоторые из них зачастую парадоксальны. Так, испанский философ Хосе Бергамин в своём сборнике афоризмов напоминает о приверженности кантора к определённому взгляду на Церковь: «Музыкальное величие Баха — его умелое рабство: католическая музыкальная традиция. Для музыки, как и для всего другого, единственное спасение — в Церкви».
Вспоминали даже этимологию слова «католический», которое означает «вселенский». Мы уже отмечали способность композитора поглощать и даже трансцендировать множество разных влияний: Франции, Италии, Англии, Северной Германии… Да, в этом смысле Бах — католик, носитель вселенской культуры, более близкий к барочной ментальности своего времени, стоящей над различными христианскими конфессиями. Дух барокко не страдает от комплексов и стремится в большей степени «увидеть» священное в его величии, более явно выразить послание веры посредством чрезмерной театральности. В этом смысле можно даже утверждать, что «Страсти» и кантаты — католические…
Другие литературные вариации больше тяготеют к роману: так, Филипп Делелис в «Последней кантате» закручивает лихой сюжет о том, как некий таинственный секрет передаётся музыкантами из поколения в поколение. Очень похоже на «Код да Винчи»; в самом деле, как не поддаться искушению увидеть за игрой с цифрами, которой предаётся Бах во многих своих произведениях («Гольдберговские вариации», «Искусство фуги» и даже «Месса си минор»), некий скрытый смысл, эзотерическое послание? Для автора этого музыкального триллера страшная «тайна» — всего-навсего обращение Баха в католичество под конец жизни, за что на него со всей мощью обрушился магистрат Лейпцига. Можно себе представить, каков был скандал в лютеранском городе…