Как, наверное, и опасался её муж, Анна Магдалена оказалась в стеснённом положении. 15 августа «жалкая вдова» обратилась к магистратам с просьбой выплачивать ей жалованье кантора полгода, как поступали с жёнами предшественников Баха. Но и городской совет Лейпцига считал, что деньги есть деньги, и вдове не сделали никаких поблажек. Вступая в должность 28 лет тому назад, кантор получил сверх жалованья 21 талер и 21 грош, которые теперь вычли из выплаченных сумм.
Кстати, она также просила назначить опекуна для четверых её несовершеннолетних детей. И получила ответ, что сможет исполнять эту обязанность… при условии, что больше не выйдет замуж. Для Анны Магдалены об этом не могло быть и речи. Она проживёт десять лет в бедности со своей незамужней падчерицей Катариной Доротеей и двумя дочерьми, которые тоже не выйдут замуж. «Ввиду бедственного её положения» городской совет купил у неё ноты «Искусства фуги» за 40 талеров.
Она скончалась 27 февраля 1760 года в полнейшей нищете.
БАХ В АЭРОПОРТУ
«Пойте Господу песнь новую!» В 1789 году (году Великой французской революции) один путешественник, исколесивший всю Европу, остановился в Лейпциге, зашёл в церковь Святого Фомы и услышал этот мотет Баха, призывающий славить Бога в лютеранском стиле. Слушатель — а это не кто иной, как Вольфганг Амадей Моцарт — поражён, восхищён этим произведением, которого он не знал! Кантор Долее, бывший ученик Баха, предложил венскому гостю сыграть на церковном органе. Но его главным образом заинтересовала партия голоса в том самом мотете, и он испросил позволения взглянуть на рукописи Баха, сохранившиеся в библиотеке церкви Святого Фомы. Впоследствии он напишет: «Впервые в жизни я чему-то научился!»
В самом деле, Моцарт открыл для себя творчество Иоганна Себастьяна только за несколько лет до приезда в Лейпциг, но там он испытал настоящий эстетический шок, когда ему явилась иная ипостась наследия Баха. Году в 1782-м барон Ван Свитен, австрийский посланник в Берлине, пригласил Моцарта осмотреть его библиотеку. Книголюб, префект императорской библиотеки, дипломат был ещё и большим меломаном. В этой пещере Али-Бабы Моцарт нашёл произведения и Иоганна Себастьяна, и его сыновей, а также Генделя. Кстати, Вольфганг Амадей был близким другом Иоганна Кристиана Баха — композитора, оказавшего влияние на его творчество. В том, что касается его отца, то Моцарт усвоил технику фуги, перекладывая пьесы из «Хорошо темперированного клавира». Он также сочинил «Прелюдию и фугу до мажор». В его «Мессе до минор» тоже чувствуется влияние Баха.
Весточка от одного гения другому? Эта история, а также некоторые другие свидетельствуют о том, что музыка Баха не канула в реку забвения после его смерти, как думают довольно многие. И потом, если она и сегодня так часто звучит, живёт полной жизнью, то потому, что существовала некая эстафета, передача его наследия, пусть даже слегка видоизменённого. Как можно измерить реальность наследия Баха? Во-первых, конечно же, по наличию его прямых потомков — сыновей, о которых здесь надо сказать несколько слов. Затем — по работе памяти, воспоминаниям. Наконец, по тому, как композиторы и исполнители последующих эпох усвоят или обновят его творческую манеру.
Все биографии Баха, за исключением самых подробных, оставляют его детей в тени. Для двенадцати из них, скоро умерших или мало живших, это тень смерти. Для других, с трудом создававших себе имя и искавших собственный путь, это тень отца. Быть сыном гения всегда непросто, а быть сыном Баха порой просто невозможно, особенно когда ты сам музыкант и живёшь в одну эпоху с такими гигантами, как Гайдн, Глюк, Моцарт! Бах любил своих детей, в этом нет никаких сомнений, и боль, причинённая ему бегством и смертью Иоганна Готфрида Бернгарда или умственной отсталостью Готфрида Генриха, вполне это доказывает. Но, как неоднократно подчёркивали современники, гений не всегда бывает терпеливым педагогом, и Иоганн Себастьян Бах не жалел резких слов для своих детей. «У старика Себастьяна было три (?) сына. Доволен он был только [Вильгельмом] Фридеманом, большим мастером игры на органе, — рассказывает К. Ф. Крамер, ссылаясь на самого «дорогого Фриде». — Даже о Карле Филиппе Эмануэле он говорил (несправедливо!): «Это берлинская лазурь! А она выцветает!» (Намёк на склонность этого сына к галантному стилю. — М. Л.) Говоря о лондонском Бахе, [Иоганне] Кристиане, он всегда приводил геллертовский стишок: «По глупости своей он далеко пойдёт!»»[51]. К. Ф. Д. Шубарт вспоминал о такой семейной сценке, произошедшей с Иоганном Кристианом. «Как-то раз, — рассказывал он Каннабиху и Вендлингу, — я импровизировал на клавире, так просто, механически, и остановился на кварт-секст[аккорде]. Отец лежал в постели, и я думал, что он спит. Но он вскочил с постели, дал мне затрещину и разрешил квартсекст[аккорд]». Это воспоминание явно запало ему в душу…
51
Цит. по: