— Нилыч! Я ведь, кажется, спал.
— Какое это спанье. Раздевайся да укладывайся до утра. Вот и постель сооружена.
— А как на улице?
— Малость приутихло.
— Ну, тогда пора, — деловито сказал Бахчанов и встал, — самое время собираться в путь.
Кадушин изумленно уставился на своего гостя:
— Ты во сне или наяву говоришь?
— Нет, Нилыч, я говорю не спросонок.
— Да ведь ночь-то какая! Глянь.
— Вижу — ночь, и метет. А это хорошо. В такую погоду никому и в голову не придет, что можно идти. Мы же пойдем и этим всех перехитрим.
Кадушин только изумленно покачивал головой:
— Ну и отчаянный. Право, отчаянный…
А вспомнив недавний разговор со старухой, признал, что Бахчанов, пожалуй, прав. Сотские да урядники по два раза в сутки, утром и вечером, проверяют ссыльнопоселенцев на их квартирах. Значит, остается бесконтрольной только ночь. Но ведь в такую метель нетрудно и заблудиться.
— Не заблудимся. Нам только на тракт выйти, а там обозы попутные и люди добрые. Укроют.
— Так ведь поутру спохватятся, погоню вышлют.
— Ищи ветра в поле. Все равно уйдем. Уж положись на меня.
Кадушин в нерешительности тер свой обросший подбородок и смотрел на Бахчанова, как на диковину.
Вместе с тем он понимал, что наступает решающий момент. Бахчанов, конечно, уйдет один, если он, Кадушин, откажется разделить с ним тяжелый и опасный путь. А сил расстаться с ним уже не было.
— Ох, боюсь я не бури, а боюсь, что обузой буду для тебя, Алексеюшка. Нужно ли тебе думать о такой старой калоше, как я? Ныть да кряхтеть по-стариковски буду. Вот в чем главное.
— У Суворова, Нилыч, солдаты тоже были старики. Но чудо старики. Таких теперь только поискать. Впрочем, не будем терять времени понапрасну. Поверь моему опыту, если себе не веришь. И потом вот что: оденься теплее. Возьми мою шерстяную фуфайку и этот шарф. Я для тебя специально припас…
— Что я делаю, что я делаю, только подумать… — бормотал взволнованный собственной решимостью Кадушин, доставая при этом мешок.
Они наскоро выпили крепкого чаю и стали собираться в путь. По мере сборов у Кадушина росла уверенность в благоприятном исходе побега, а мысль, что он скоро будет вольной птицей, приводила его в возбуждение.
Когда он стал отодвигать тяжелый засов, залаяла собака. Кадушин шикнул на нее. Она умолкла, завиляв хвостом. Кадушин прикрыл за собою калитку. Бахчанов взвалил себе на плечо мешок с провизией. Вышли за ворота. Темень стояла прежняя. Только вдали, у станционного здания, поблескивал керосиновый фонарь. Ветер заметно утих, хотя еще мело. В разных концах города захлебывались от лая цепные собаки. Беглецы постояли за сугробом, прислушиваясь. Нигде ни прохожих, ни человеческого голоса. Кадушин поднял воротник и тихо засмеялся:
— А ведь не так страшен черт, как его малюет собственное воображение. Эх, была не была! Семь бед — один ответ. Пошли солдатским шагом.
Много прошли и проехали беглецы. Удача им сопутствовала. Огромные расстояния были поглощены и на санях и поездом. Местами приходилось прятаться, выжидать в попутных селениях. И если бы не помощь населения, отзывчивого и чуткого к нуждам политических ссыльных, не удалось бы им уйти от погони. В упорном движении на юг беглецы почти не заметили, как зима повернула на мороз, а солнце на лето, как отшумели мартовские вьюги. Еще недавно на синеватом льду встречных рек вихрилась белая поземка, а сейчас лед потемнел, обноздрился, полопался, как яичная скорлупа, и вот уже двинулся в свой величественный путь.
Разлились реки. Волга показалась беглецам бескрайним морем. Вешняя вода кипела и бурлила, срывая коряги, сокрушая гнилые избенки, неся и крутя бревна, щепки, размывая старые дороги. Щедро напоив пробудившуюся землю, она снова ушла в подземные русла. С каждым новым днем все радостнее открывалась земля навстречу весне. Уже на холмах и берегах шевелилась молодая травка, уже на опушках цвела голубая перелеска, а сырые луга красовались золотистой калужницей. Беглецы восхищались пробуждением родной природы. Желтовато-серые сережки цветущей ольхи волновали Александра Ниловича, запах распустившихся почек вызывал у него умиление, а пение первых жаворонков трогало его до слез. Часто в пути он испытывал то состояние, в котором душа как бы расцветает, порываясь ко всему светлому. Он признавался своему спутнику, что жалеет об упущенных годах своей молодости. Надо было еще с тех времен посвятить себя делу борьбы за счастье народа. Улыбаясь в густую пшеничную бороду, Бахчанов утешал Кадушина. Тот, кто потерял юность, возместит ее молодостью, а потерявший молодость может оправдать свое назначение и в зрелую пору жизни.