— Никого спрашивать не буду. Самим надо найти.
— Ищи, ищи, — говорю. — Так до самого темна весь поселок не обойдешь.
А друг мой и ухом не ведет. Он лишь посматривает на встречные калитки да ворота. Уж после я узнал, что он высматривал. Он, понимаешь, искал ворота с вырезанным на них изображением обыкновенной вазы. Я сержусь, ноги промокли, и опять к нему.
— Хочешь не хочешь, а прохожих придется спросить. А вокруг — ни души. Час ранний. И спросить-то некого. Только слышим: где-то стучит топор. Я не утерпел и рванулся на стук топора. Гляжу, в одном палисадничке человек в синей рубахе и высоких сапогах дрова колет. Вот, думаю, подходящий случай, и спрашиваю:
— Может, скажешь мне, добрый человек, где тут дача с гербом?
— С каким гербом? — настораживается он.
— Да с гербом короля шведского Густава Вазы? — выпаливаю.
Дровокол так и покатился со смеху. Потом всадил топор в полено, посмотрел на подошедшего Камо и говорит нам обоим:
— Пойдемте в дом. Хозяева, вероятно, знают.
А как вошли на веранду за дровоколом, тут сразу все и выяснилось. Понимаешь, он сразу узнал, кто мы такие и чего ищем. Только я не сразу догадался, что перед нами сам Ильич!
— Вы что же это, дорогой товарищ, — говорит он, — азы конспирации позабыли? Ходите, расспрашиваете и знать, видимо, не хотите, что и здесь, в Квакале (так он шутливо называл поселок), шпики, как дворняжки, шныряют?
Потом усадил нас за стол и принялся угощать обедом да расспрашивать. О многом расспрашивал. Та встреча с Лениным и мне и Камо запомнится на всю жизнь. Простой, милый и мудрый он человек. Все видит и все знает — что делается у нас на Кавказе, в России и в целом мире… У меня нет слов, чтобы передать наше восхищение им. Разве только песней выразишь то, что происходит в душе… По такому случаю тряхни, пожалуйста, тамада, стариной на сои грядущий: запевай нашу любимую, а мы поддержим…
И вот напев боевой, никогда не стареющей песни подхватывается дружными голосами:
Кадушин встревоженно глядит на занавешенное окно. Как бы не подслушала любопытная ночь. Она ведь и здесь, в кипучем бакинском чистилище, полна врагами. Однако песнь растет, и тесно ее могучим крыльям под низеньким потолком этой безвестной хибарки…
Глава тринадцатая
ХОЛМИК В АЛАЗАНСКОЙ ДОЛИНЕ
Наконец Бахчанов и Кадушин добрались до Кахетии. Их путь в Телав лежал мимо совершенно отвесной горной гряды. Она была вся в гигантских синих трещинах-ущельях, с темными пятнами недоступных лесов и сверкающим снегом на гранитных вершинах. Крестьяне-попутчики рассказывали, что нередко из горных ущелий в долину спускаются вооруженные люди и смело нападают на казачьи разъезды.
Услышав об этом, Кадушин с грустью сказал Бахчанову:
— Последние тучки рассеянной бури…
Одним ранним утром беглецы поднялись на остатки какой-то древней крепостной стены, обросшей жасмином. Бахчанов недоверчиво вглядывался вдаль, ища в дымке затерявшуюся белую ленточку дороги. А Кадушин упивался зрелищем Алазанской долины, цветущей под голубым небом. Вся она сияла в живительных лучах горячего солнца. Ее трудолюбиво возделанные виноградники на склонах Циви-Гомборского хребта, пестрые сады, аспидные крыши неведомых селений, состарившиеся кедры, серебряные нити речек, сбегающих с синеватых гор в зеркальные струи веселой Алазани, сам воздух, напоенный пахучей свежестью полей, — все это приводило Кадушина в восторженное состояние.
Много рассказов ходило в кахетинских селениях о тех славных и героических схватках, какие провели красные сотни с царскими войсками.
Однако каратели, по приказу наместника, перешли в решительное, наступление. Царский палач Алиханов-Аварский сжег дотла многие селения Гурии. Не пощадил он и города. А такие недавно возникшие населенные пункты, как Лекуневи, были просто стерты с лица земли. Уцелевшие жители переселились в другие места. Сотни людей были казнены, тысячи угнаны в ссылку.
Но жестокая расправа не устрашила народ. Самые смелые ушли в горы и оттуда продолжали нападать.
Беглецы продолжали свой путь, благословляя ясный воздух этого тихого задумчивого края, золотые листья его кленов, заснеженные вершины причудливо изрезанных гор, птиц, без устали поющих в розовых садах, и гостеприимных людей, дающих обоим путникам кров и пищу…