— Гм… гм… Как же все-таки попасть в Стокгольм?
— Есть одна возможность, и я узнал какая. Сесть на пароход следует не с пристани, а с одного из островов. Доподлинно известно: туда русская полиция не заглядывает.
— Превосходно!
— Но до острова, Владимир Ильич, только одна дорога: по льду залива от Або версты три будет, не меньше.
— Отлично.
— Дорога опасная, Владимир Ильич. Состояние льда не разведано.
Забросив руки за спину, Ленин стал прохаживаться из угла в угол.
— А нельзя ли найти опытного проводника?
— Вчера я разговаривал с живущими здесь рыбаками. Один из них, бывший участник финской Красной гвардии, дал согласие, но сказал, что должен сначала разведать дорогу. Сейчас зайду к нему, — он греется тут в трактире.
— Вот видите! Абсолютно безвыходных положений не бывает. Только прошу вас, Инок: застегните, пожалуйста, свое пальто и не бродите с открытой шеей.
Дубровинский, смеясь, махнул рукой:
— Владимир Ильич, это же совсем близко. Можно сказать, рядом.
— Нет, нет. Не уговаривайте.
Ленин подошел к смущенно улыбавшемуся Дубровинскому и надел ему на шею свой шарф:
— Вот так еще куда ни шло.
Когда ушел Дубровинский, Владимир Ильич разговорился с Бахчановым и, между прочим, сказал:
— Вы славно повоевали, многое пережили и обогатили свой организаторский опыт как один из военных работников нашей партии. Я думаю, что именно таким, как вы, придется вести народные массы в решающую битву. Но это в будущем. А пока…
— Видимо, нас еще судьбы безвестные ждут, Владимир Ильич.
Ленин сверкнул глазами:
— Едва ли безвестные. Во всяком случае, пока надо опять залезать в подполье.
Временное отступление революции его не пугало. Не смущал и вой черносотенных "зубров" во вновь открытой Третьей думе. Он считал, что чем больше свирепствует реакция, тем больше, в сущности, задерживает она неизбежное экономическое развитие, тем успешнее готовит более широкий подъем демократического движения.
— Пусть себе воют реакционеры и посылают по нашему адресу всяческую брань. Это только радует нас. Всегда в таких случаях уместно вспомнить прекрасные слова Некрасова:
Скрипнула дверь, и, отряхивая у порога снег, вошел запыхавшийся Дубровинский. Он принес ответ рыбака. Проводник пойдет к острову. Но путь, по его мнению, очень плох. И если бы можно было подождать денька три, мороз упрочил бы ледовый покров. Но об отсрочке, конечно, и думать нечего. Столыпинская полиция проявляет бешеную энергию. Обыски идут уже не только ночами, но и средь бела дня.
Владимир Ильич упаковал книги, рукописи, выпил на ходу стакан горячего чая и стал одеваться. Дубровинский с Бахчановым вышли на крыльцо и прислушались. Тишина сейчас казалась напряженной. Скрывая свое волнение, Дубровинский сказал:
— Они чуют, что наш вождь где-то здесь. Но в каком точно месте, не знают. И нам, чтобы не опоздать, нужно время считать уже не на часы, а на минуты. — Справившись с трудным болезненным кашлем, продолжал: — И дорога, по которой Ильичу приходятся уходить, что-то мало внушает мне доверия. Сам крестьянин ей не доверяет, и даже малость подвыпил.
— Чертовская обстановка, — согласился Бахчанов. — Можно еще уйти от самой опытной ищейки, но едва ли можно выкарабкаться, провалившись в воду где-нибудь далеко от берега. Но знаешь что? Если проводник не гарантирует полной безопасности, не пойти ли с ним мне?
— Почему тебе, а не мне? Или даже почему не нам обоим? Хотя Ильич едва ли согласится. Он всегда был против того, чтобы ради него рисковали другие.
— Мы постараемся убедить его.
Дубровинский покачал головой:
— Ты хочешь выдать себя за проводника-финна, а одет по-русски. Уже это обстоятельство помешает тебе пройти незамеченным.
— А я переоденусь. Кстати, у меня есть круглая финская шапка, с пупырышком посередине. Вот, смотри, — Бахчанов вынул из кармана измятую шапку и надел на голову.
Дубровинский хмуро улыбнулся:
— Детские аргументы, Алексей. Но вернемся в дом.
Здесь их поджидал Владимир Ильич. Он был в ватном пальто и валеных сапогах.
— Где же ваш проводник?
— Ждем его. Да вот что-то маленько буранить начало.
— Ничего не поделаешь. Право зимы.
Дубровинский, все с той же хмурой улыбкой, сказал о желании Бахчанова быть вторым проводником. Ильич, прищурясь, посмотрел на нового проводника и на его шапку: