Бахчанов с напряженным вниманием следил за Ильичем с противоположной кромки. Случись беда, он сразу же бросится в воду и подхватит утопающего. Но Владимир Ильич, придерживая льдину, спокойно поставил и вторую ногу. Его спутники со страхом прислушивались: не затрещит ли коварная опора? Нет, льдина выдержала. Он же, подхватив чемоданчик, осторожно поставил его на кромку и уже тогда оттолкнул льдину.
Проводник тотчас же зацепил ее багром и подтянул к себе. Владимир Ильич перекинул Бахчанову багор и сказал:
— Все выйдет хорошо, только становитесь так, как я: без резких толчков.
Через разводья таким путем все переправились благополучно. Проводник повеселел: одна опасность отпала. Острый северный ветер больно щипал лицо и забирался под одежду. Брови, усы и воротники людей обындевели. В таком посеребренном виде Владимир Ильич казался Бахчанову дедом-морозом с подстриженной бородой.
Прошли несколько сот шагов — и дорога снова стала ухудшаться, В одном месте проводник поскользнулся и чуть не упал в прорубь. Владимир Ильич вовремя поддержал его, но сам в поисках опоры ступил на плавающую льдину, настолько непрочную, что она тотчас же пошла в черную бурлящую воду, и какое-то мгновение его нога оказалась по колено в воде. Бахчанов бросился с багром на помощь. От резкого прыжка и тяжести тела лед треснул под ним и стал тоже погружаться в воду. В этот момент Владимир Ильич сделал энергичный рывок вперед и лёг грудью на край ледового поля.
— За меня держитесь! — сказал он Бахчанову. А проводнику протянул, свой багор. Так всем им удалось осторожно выползти на крепкую кромку. Однако встать и немедленно идти вперед было нельзя. Оторвавшаяся льдина загадочно покачивалась, готовая от одного нечаянного толчка накрениться, встать боком и нырнуть под воду.
Некоторое время они не шевелились, прислушиваясь к зловещему потрескиванию льда и хлюпанью встревоженной воды… Однако кромка выдержала.
— Вот ведь неприятность, — произнес Владимир Ильич и потрогал свой мокрый валенок.
— Эта неприятность могла стоить жизни, — сказал Бахчанов.
— Да уж при таких условиях погибать и совсем нелепо, — отвечал Владимир Ильич и рассмеялся: — Но что же мы тут спать собрались? Двинемся понемножку дальше, товарищи. Только осторожно.
Снова пошли вперед. Через каких-нибудь двести шагов лед стал трещать, как сухой хворост. Казалось, вот-вот выступит вода. При свете фонаря обнаружили свежие трещины, чуть затянутые Молодым ледком. Продвигаться пришлось очень медленно. Ноги все время проваливались в хрупкий снег. Наконец заблестели тусклые огоньки рыбачьих хижин. Пока проводник разведывал подступы к острову, сделали пятиминутную передышку.
— Прошу вас, — обратился Владимир Ильич к Бахчанову, — на берег ни в коем случае сегодня не возвращаться. Отогрейтесь, отдохните у этих островитян и двиньтесь лучше тогда, когда дорога станет менее каверзной. Что касается вашей работы в Питере, я с Иноком уже обо всем перетолковал. Если тут из-за провалов станет более чем трудно, перебирайтесь с семьей за границу. Явкой, паспортами и средствами мы вас снабдим. Пока же всем товарищам еще раз мой братский привет. Передайте им, что в питерский пролетариат я по-прежнему глубоко верю. Он еще покажет себя…
Вернулся проводник и сообщил, что к острову найден удобный подступ. Им и воспользовались. Впереди показались крыши хижин, замелькали раскаленнорозовые искры, вылетавшие из невидимых труб ледокола. По расписанию он должен был через четверть часа прокладывать путь пароходу на запад, в Стокгольм.
Вот наконец и сама заснеженная твердь! Минуты за три до посадки на пароход Владимир Ильич, как бы размышляя вслух, произнес:
— Грустно, черт побери, снова возвращаться в постылую Женеву, да ничего не поделаешь.
А пожимая одеревеневшую от холода руку Бахчанова, мягко сказал ему:
— О деле, кажется, все переговорено. Осталась только личная просьба: будете в Питере, передайте, пожалуйста, Надежде Константиновне, что я благополучно сел на пароход.
Потом, сняв шапку, повернулся в сторону материка, скрытого мраком:
— Не прощай, а до свидания, Россия!
Поблагодарив проводника, он стал тяжело подниматься по трапу. Бахчанов с тревогой смотрел на него и пытался представить себе, что сейчас могло делаться в душе великого изгнанника.
Раздался протяжный гудок. Поворачиваясь в хрустящем льду, пароход сверкнул всем своим иллюминированным бортом и начал медленно уходить за ледоколом в открытое темное море.