Он толкнул всем своим телом дверь в чайную под вывеской «Вязьма». Понесло теплом, махоркой, крепко заваренным чаем. В помещении, переполненном краснолицыми крючниками и ломовыми извозчиками, жужжал беспорядочный разговор. Насилу удалось отыскать свободное местечко. Востроносая девица подала пузатый чайник и кружки. Водометов, перекрестясь, вынул из кармана сверточек и наделил Алешу кусочками сахара. Алеша с жадностью потягивал с блюдца горячий чай, а Фома Исаич бубнил себе в бороду:
— Вам, молодым, еще туда-сюда. Не примут сегодня, не примут завтра, так возьмут послезавтра. А вот мне, ветоши, каково! Помирать не хочется, и поддержки нет. На свете один, как с тучи упал.
Он сразу выпил кружку чаю и обтер повлажневший лоб.
— Намедни, в ночлежке, пасачи какие-то пристали: идем, мол, старик, в нашу кумпанию. Дело нехитрое: ходи да глазей, где плохо лежит…
— И ты согласился?! — Алеша с укором смотрел на Водометова.
— А чего ж… Мокрый — дождя, а нагой — разбоя не боится.
Но тут же добродушно рассмеялся:
— Не знаю, гожусь ли в разбойники, а вот в рыбаки, кажется, да…
Он бережно взял кусочек сахару. Пальцы у него были кривые и бугристые, похожие на старые желуди, а зубы редкие и шаткие. Он не грыз, а мочил и сосал сахар.
— В рыбаки б и я пошел! — признался паренек, повеселев. Его воображению представилось синее бушующее море и отважные моряки на хрупком паруснике.
Водометов похлопал собеседника по плечу.
— И впрямь, значит, рыбак рыбака видит издалека. Я-то ведь почему к безработным сунулся? Мыслишку одну заимел: дай, думаю, людям предложу артель сколотить. Корюшки да ряпушки в Неве сколько хоть…
— А на какие шиши купим сети, лодку да корзины? — деловито спросил Алеша.
— С миру по нитке — голому рубашка!
— А у меня и нитки-то нет.
— Фокус в том, чтобы ее раздобыть… Есть тут у меня один земляк, на кладбище сторожем служит. Он тоже не прочь рыбку ловить… Скажи ты, скажи он другому, пятому, — смотришь, и артель наскребем. Не так ли, рыбачок?
В это время в трактир вошел человек, сразу обративший на себя всеобщее внимание. Одет он был в пестрый рваный халат, обут в калоши из желтой резины.
Но не это вызвало к нему интерес. Человек вел на веревке старого, облезлого медведя. «Вязьма» весело зашумела:
— Ведмедь, ведмедь! Косолапый пришел!
— И никак, ученый…
— Эй, дай дорогу, отодвинь стол! Топтыгин плясать будет!
Поводырь неторопливо снял с головы ушастую меховую шапку, глубокомысленно провел ладонью по вислым усам и на всю чайную заговорил:
— Люди добрые, господа снисходительные! Посмотрите и полюбуйтесь на заграничного зверя, пойманного в каракумских песках, близ гималайского жита, на опушке индейского леса. Кличка его Бенарес-Алхисирес; росту он без малого шесть фут, а весу имеет столько, сколько у самого настоящего русского медведя. Не бойтесь его: он не питается человеческим мясом, а любит мед, хлеб, сахар, медные, а еще больше серебряные монетки…
Алеша фыркнул:
— Вот же пулю льет!
Водометов благодушно улыбался:
— А ты, паря, не суди строго. Каждый ведь хочет как-нибудь прокормиться. Пусть…
— Да ведь это же самый обыкновенный медведь. В наших лесах водится…
— Верно говоришь, самый обыкновенный, тверской аль тамбовский, равно как и сам поводырь. А только вишь ты, как рассуждает этот малый: чем чуднее, тем больше интересу, проку, — больше, значит, подадут. Вот он и старается!
В эту минуту медведь сел на задние лапы, обиженно повел своими маленькими красноватыми глазками и слегка зарычал. Кто-то кинул ему кусочек сахару, и медведь живо потянулся всей своей неуклюжей тушей к нему, но поводырь дернул за веревку:
— Ты сначала заработай…
Медведь уныло посмотрел на недосягаемый кусочек сахару и покорно приготовился слушать приказания своего хозяина.
Поводырь выхватил из-под халата бубен и ударил в него.
— Уважаемая публика! Позвольте приступить к дивертисменту укрощенного Бенарес-Алхисиреса!
Он снова звякнул бубном и обратился к смирнехонькому медведю:
— Покажи, друг мой дикий, почтенной публике свои фокусы. Гипхох-шурум-бурум, а сак-вояж ди ком-пото!
Грозно выкатив глаза, он звякал бубном, выкрикивал какую-то тарабарщину, свирепо дергал за веревку, а его четвероногий невольник показывал нехитрые номера: то становился на голову, смешно задрав свои лапы-коротышки, то приплясывал или, взяв шапку поводыря, обходил сидящих людей, собирая полушки и копейки, вместе с кусками хлеба.