Я насупилась. Верблюд был только один, и я, признаться, не жаждала тесного соседства ни с ним самим, ни с его хозяином. Но мой молох, как ни крути, ящерица, и тепла ночью от него не дождешься.
Конечно, еще оставалась шкура, и я даже с сомнением оглянулась на сверток, прикидывая, что вызывает у меня большую брезгливость: посторонний мужчина под боком или чьи-то бренные останки, пусть и неплохо выделанные? — но этот вариант Камаль быстро отсек:
- Я поставлю защитный контур от скорпионов и змей, — сообщил он, не дожидаясь пространных обсуждений и наводящих вопросов. — У него ограниченный радиус. Ты так или иначе будешь спать рядом.
Варианта, в котором городская женщина предпочла бы общество змей и скорпионов, он не рассматривал вовсе, и мне нестерпимо захотелось именно так и поступить — из чистой вредности.
К счастью, еще у меня был здравый смысл — хоть и не очень чистый.
- Хорошо. Но…
Камаль выразительно закатил глаза, не дослушав.
- Для того, о чем ты подумала, я бы поставил шатер.
- Обнадеживающе, — пробормотала я, мучительно залившись краской.
Камаль хмыкнул и принялся разбирать один из тюков: на свет появился мешочек с терпко пахнущими чайными листьями, полупрозрачный кусок сахара и мешочек с крупой. Я добавила к этому поистине городскую роскошь: полоску солонины, которую было гораздо разумнее растереть между жерновами, чем пытаться прожевать, горсть фиников и кислое молоко — и бесцеремонно захватила власть над чужим котелком.
- Интересно, что бы сказал твой любовник, узнай он, что ты готовишь для постороннего, — хмыкнул Камаль.
Я вспыхнула моментально.
— Я не!.. — и так же быстро затихла, поняв, что именно такой — искренней и внезапной — реакции Камаль и добивался, не удовлетворившись моим давешним ответом о причинах столь специфической поездки.
Вдобавок ко всему, я по-дурацки жалела, что и в самом деле не его любовница. Это, пожалуй, сделало бы все куда проще и приземленнее.
Но где Рашед — и где простота?..
- Мой господин был бы изрядно удивлен, — взяв себя в руки, все-таки ответила я. — Он полагает, что мой единственный талант заключается в небывалом умении игнорировать правила приличия.
- Но при этом ты не его наложница, — полуутвердительно произнес Камаль.
Я неопределенно пожала плечами. Кажется, придерживаться старой легенды было поздновато.
- Он странный, — постановил Камаль и медленно, будто бы в глубокой задумчивости, размотал шарф.
Я кивнула.
Странный. Ни на кого не похожий. С этим не поспоришь.
А вот кочевник для человека смешанных кровей выглядел весьма заурядно: тагельмуст скрывал угловатый подбородок и полные губы, постоянно норовящие изогнуться в усмешке, наплевав на кодекс сдержанности. Из запоминающихся черт имелась разве что синеватая щетина, навевавшая смутные воспоминания о страшных сказках про излишне любопытных девиц, и я поспешила отвести взгляд.
Камаль успешно сделал вид, что это совершенно нормальная реакция на арсанийский жест безусловного доверия. Я сделала вид, что ни о каких жестах не догадываюсь.
Вроде бы тоже успешно.
Глава 4.2
А с нежными воспоминаниями о Рашеде уже пора было что-то делать. Вот смеху-то будет, если выяснится, что он именно за этим меня и отпустил — чтобы я в отсутствие реального человека со всеми его естественными недостатками потихоньку влюбилась в его светлый образ в собственной голове!
Причем ход-то ведь вполне в его стиле. А вздумай я его обвинить в манипуляции мнениями — наверняка напоролась бы на пространную лекцию о том, как долгосрочные манипуляции позволяют ленивому правителю сэкономить усилия, время и бюджет, и была бы вынуждена упражняться в ответном остроумии.
А пока… я скосила взгляд на Камаля, сосредоточенно поглощавшего сытное варево, и обреченно вздохнула.
Совершенно не тот тип, на котором можно упражняться в остроумии. А мне ведь не хватало именно этой свободы общения, которая произрастает исключительно из твердой уверенности, что каждая подколка будет понята в точности так, как задумывалось, и ни в коем случае не останется без ответа.
Я искренне надеялась, что ар-раджимов востроносый интриган в своем дворце точно так же тоскует по мне, как я по нему, и даже самая искусная наложница в мире не способна утолить его страсть к дурацкому полуночному трепу. Иначе это было бы совсем обидно.
Любой разговор с Камалем рано или поздно обрывался из-за того, что он не слишком-то рвался в нем участвовать, а я быстро выдыхалась и тянулась за бурдюком. Поэтому обсуждать грядущую ночевку я даже не порывалась — хотя высказаться хотелось нестерпимо.