Сами рабы плелись в хвосте каравана, скованные за ошейники общей цепью. Их по-своему берегли: надсмотрщик не жалел воды и бдительно следил за состоянием товара, не стесняясь требовать сделать привал, когда кто-то в нестройной цепочке людей начинал спотыкаться от усталости.
Но и долго разлеживаться не позволял, видимо, опасаясь отпора. Из десяти рабов откровенно плох был только один, как ни странно, молодой темноволосый мужчина с большой родинкой на щеке: он дольше всех лежал в лёжку на ночном отдыхе в оазисе, но все равно первым начинал изнывать от монотонной ходьбы по жаре.
Надсмотрщик, тем не менее, не спешил усаживать невольника на одного из верблюдов, предпочитая раз за разом задерживать весь караван; да и Камаль то и дело с подозрением оглядывался назад и неизменно отыскивал глазами проблемного раба. В конце концов я не выдержала и подстегнула молоха, чтобы догнать проводника.
- Что-то не так?
- Бунтарь, — тихо отозвался Камаль и снова оглянулся.
Из любопытства я тоже обернулась, но не заметила ничего нового или подозрительного. Мужчина плелся нога за ногу, бессмысленно уставившись перед собой. На его воспаленную кожу под ошейником было больно смотреть.
- Вот это-то — бунтарь? — я бессознательно коснулась пальцами ткани, обмотанной вокруг шеи.
Следов от ошейника там не было давно, но кожу все равно опалило фантомным жжением.
- Бережёт силы, — прокомментировал Камаль, повернувшись ко мне. — Выжидает. Надеется поднять всех на бунт. Но если не получится, попытается бежать один, когда подойдёт буря.
- Помрет же, — недоверчиво заметила я. — И это будет страшная смерть.
Кочевник небрежно пожал плечами.
- Иным смерть предпочтительнее рабства.
Я озадаченно умолкла, и Камаль отвернулся, видимо, посчитав просветительскую миссию успешно завершенной, — разумеется, рановато.
- Как ты определил? — спросила я и неимоверным усилием воли загнала поглубже насмешливый голос Рашеда, будто наяву шепчущий что-то привычно-мудрое про хороших правителей, которым надлежит знать, что движет его людьми. А то задвижет их куда-нибудь не туда, а правитель потом разбирайся, трать время и силы…
Увы, на сей раз жизненного урока не получилось: звериная проницательность кочевника объяснялась не зоркими наблюдениями и не тренированным чутьем.
- Я его знаю, — рассеянно отозвался Камаль. — Он принадлежал моей матери, но убежал. Недостаточно далеко.
На этот раз я почти развернулась в седле. Раб по-прежнему еле переставлял ноги, но я все же взглянула на него уже иначе.
Мускулистый, высокий, загорелый до черноты. Пожалуй, окажись он в столице, его наверняка прикупил бы чей-нибудь гаремный смотритель: мужчина был староват для евнуха, но ради этакой красоты кто-то мог и рискнуть провести опасную операцию, невзирая на возраст, — просто ради коллекции. Или, в случае сказочного везения, парень мог приглянуться какой-нибудь молодой вдове и даже прожить несколько лет у новой хозяйки, пока семья ее покойного мужа не устанет терпеть этакое приобретение под своей крышей.
Но теперь ему светит горбатиться в поле под Маабом, выманивая у пустыни скудный урожай, или слиться с пустыней воедино.
- Ты не хочешь его выкупить и вернуть матери? — спросила я в приступе внезапной и совершенно неуместной жалости.
Камаль даже оборачиваться не стал.
- Нет. Бесполезная трата. Скорее умрет, чем будет служить верой и правдой. Раб с духом свободного человека — никчёмный раб.
Судя по подозрительному прищуру надсмотрщика, он с Камалем был всецело согласен, но ещё на что-то надеялся — то ли на силу доброго слова и хорошего отношения, то ли на длинный кнут, то ли на чрезвычайно убедительное сочетание того и другого.
Я уязвленно поджала губы. Видеть этого Камаль не мог, но каким-то образом уловил перемену настроения и хмыкнул:
- Ну, выкупи его сама, если не веришь, что он будет мертв к закату. Преподнесёшь в подарок своему господину и повелителю, если я не прав.
- А если прав? — мрачно уточнила я, представив реакцию Рашеда на этакий подарок: всех денег у меня — только те, что я утащила из казны его собственных молоховен, готовясь к побегу!
- "Если"? — переспросил Камаль и насмешливо приподнял брови.
Я оскорбленно фыркнула и придержала поводья, вынуждая молоха поотстать от проводника.