Видение пропало. Йонкхтан продолжал неподвижно сидеть перед костром. Одной рукой он продолжал держать варган, в другой руке у него была зажата веревка с тремя волшебными узлами. Дым рассеялся, но теперь, когда душа нойда вернулась в тело, духи ветров не могли причинить ему вреда.
Шаман вложил варган в деревянный футляр, обвязал вокруг него веревку, и поднялся на ноги. Потом нойд забросал костер землей, закинул на спину сумку и отправился в путь. В деревню племени саик.
Глаза его были полны решимости, а в голове постепенно вырисовывался план.
Над его головой кружили чайки, и неистово кричали о душах умерших и нерожденных.
Полог шатра шамана племени саик отодвинулся в сторону. Внутрь ворвался холодный воздух, а вместе с ним сын вождя - Бахлактахта. Юноша быстрым и плавным шагом приблизился к шаману - своему учителю, пал на колени, и заговорил:
- О мудрейший Кенсса, разреши мне обратиться к тебе.
- Закрой полог, - холодно произнес Кенсса, нойда народа саик.
Бахлактахта повиновался. Мягко ступая по шкурам, расстеленным на полу, юноша подошел к выходу из шатра, и опустил полог, преграждая дорогу холодному ветру. Сделав это, Бахлактахта снова подошел к нойде, и, опустившись на колени, произнес:
- Кенсса, могучий, позволь мне просить тебя об испытании.
Вместо ответа старый шаман поднял вверх ладонь, призывая Бахлактахту к молчанию. Затем он отточенными движениями начал засыпать в стоящий перед ним котел мелко нарезанные листья брусники, можжевеловые ягоды и еловой смолы. В довершении ко всему Кенсса бросил в котел щепотку красного резко пахнущего порошка. Только закончив с этими манипуляциями, шаман ответил:
- Ты знаешь, что ни я, ни нойды других племен не допустят твоей инициации, - шаман взял в руки резную деревянную ложку с ручкой в виде рыбы, и принялся помешивать варево, дымящееся в котелке, - То, что произошло с тобой семнадцать лет назад, раз и навсегда предопределило твою судьбу.
- Это несправедливо! - Бахлактахта резко вскочил на ноги, чуть не опрокинув жаровню, на которой варилось шаманское зелье.
- Сядь, - властно произнес шаман, - Это справедливо. Такова воля духов, и ты обязан подчиниться. Более того, ты должен быть благодарен духам за то, что они спасли тебя из пожара, унесшего жизни всей твоей семьи. Они не дали тебе умереть, но за это оставили отметины на твоем лице. Твои шрамы от ожогов - это печать, что наложили на тебя духи.
- Все равно я хочу пройти испытание, - Бахлактахта был непреклонен, - Учитель, скажи, что мне нужно сделать, чтобы изменить волю духов?
- К испытаниям может приступить только тот, кто чисто душой и телом, - Кенсса поднялся на ноги, приблизился к своему ученику, и положил ему руку на лоб, - Только очистив свое лицо от шрамов, ты смог бы приступить к испытаниям. Но я не знаю такого колдовства, что смогло бы избавить тебя от них.
- Учитель, - Бахлактахта взглянул на нойду. Его глаза светились решимостью. Все остальное лицо скрывало тряпье, вымоченное в зелье, снимающем боль, - Если вам не известно это колдовство, то его найду я.
Бахлактахта покинул шатер своего наставника. Человека, научившего его знаю силы, и умению ею пользоваться. Но, несмотря на то, что юноша знал множество колдовских приемов, и мог в этом поспорить со многими шаманами из других племен, дорога в верхний мир - мир духов была для него закрыта. Только тот ведун, что прошел инициацию, мог проникать в другой мир, и общаться с духами. А сеть шрамов, покрывавших лицо ученика шамана, раз и навсегда уничтожила его право на испытание.
Это мучило Бахлактахту. Он имел необычайно много силы, но не мог в полной мере использовать ее. Сила жгла изнутри. Просилась наружу. Невозможно спокойно жить, и ждать чего-то, когда чувствуешь себя настолько сильным. Ученик шамана ощущал, что его силы будет достаточно для того, чтобы подчинить своей воле всех духов стихий, что живут на его родных землях. Он смог бы освободить северные племена от власти мира духов, и устроить мир так, как возжелал бы человек, а не природа.
Но между Бахлактахтой, и входом в верхний мир стояло одно единственное препятствие - его собственное лицо.
Юноша отчетливо понимал, что пройдя обряд посвящения, и обретя всю полноту силы, он смог бы с легкостью излечить свои шрамы. Но пока эти шрамы рассекают его лицо, об обряде не могло быть и речи. Этот замкнутый круг изо дня в день изводил Бахлактахту до потери рассудка.
Но все же он не терял веры в то, что есть способ очистится от уродства, и всего себя тратил на поиски этого способа.