Бахлактахта проснулся раньше, чем солнце окрасило горизонт в желтый и оранжевый цвета. Всю ночь его мучали сны, в которых он отбирал у другого человека лицо, и надевал поверх своего. Эти сны были ужасны. Ученик шамана слышал крики и стенания этих людей. Он чувствовал боль, которую испытывали люди, оставшиеся без лица. Ему была знакома эта боль. Очень хорошо знакома.
Беспокойство, вызванное тяжелыми снами, никак не унималось, и Бахлактахта решил отправиться на юг острова, к мысу Дохтома, где он много лет назад нашел свое собственное место силы. Он наведывался туда, когда ему нужно было очистить голову от дурных мыслей, и дать отдых телу.
Идти ученик шамана решил налегке - путь до южного мыса был известен ему до мельчайших подробностей, и поэтому о проблемах с чистой водой и едой думать не приходилось. С собой он взял лишь нож, принадлежавший его отцу, и небольшую кожаную сумку с огнивом и лечебной мазью. Укутавшись в теплый шерстяной плащ, Бахлактахта вышел из своего жилища, и не торопясь пошел через спящую деревню к дороге, ведущей на юг.
На встречу ему выскочил Лохматый - огромный сторожевой пес, вот уже двадцать лет защищающий деревню от диких зверей. Несмотря на преклонный возраст, Лохматый оставался вожаком стаи собак, живущих с племенем сaик. Ни один из молодых псов до сих пор не смог победить его в поединке. Помимо этого Лохматый был необычайно умен, и Кенсса не раз говорил, что пес наверняка умеет говорить, но просто он очень молчаливый. Но у вожака сторожевых была одна слабость - он души не чаял в Бахлактахте. Юноша отвечал ему взаимностью.
Лохматый подошел к юноше, и ткнул его носов бок. Ученик шамана поприветствовал своего друга, потрепал пса за ухом, и двинулся дальше. Внезапно он дернулся, и, обернувшись, увидел пса, намертво вцепившегося в сумку. Пес тянул юношу обратно к дому.
Бахлактахта несколько раз шлепнул Лохматого по носу, заставляя его разжать зубы. Пес с неохотой повиновался. Ученик шамана чувствовал беспокойство сторожевого, но никак не мог понять, что его так взволновало. Подобные прогулки на юг были не такой уж редкость, и там, в отличие от северных земель, почти не было диких животных.
Юноша еще раз потрепал своего друга за ухом, разгладил шерсть у него на боках, и, пообещав, что скоро вернется, быстрым шагом пошел прочь из деревни.
Дорога тянулась вдоль берега моря, то ныряя в лес, то выводя на песчаный берег, заваленный рыбьими костями и топляком. Эта тропа была хоженая, так как вела к деревне племени паврак. Племя саик имело дружественные отношения с павраками, и поэтому частенько люди из обоих племен ходили друг к другу в гости, или за помощью.
Бахлактахта шел без остановок все утро, и половину дня. Поворот в сторону деревни парваков он минул еще в полдень. Заходить к соседям он не стал.
После этого дорога стала сходить на нет, постепенно превращаясь в едва заметную охотничью тропу. Ранее здесь ходили люди, но со временем она стала зарастать. Большинство людей считали, что эти места находятся во власти обитателей леса, и ходить здесь опасно даже в светлое время.
Уже приближаясь к Дохтоме, Бахлактахта заметил, что кто-то следует за ним по пятам. Сначала ученик шамана подумал, что это какой-то зверь почуял его запах, и теперь бросился его преследовать. Юноша применил несколько фокусов для отпугивания диких зверей, которым учил его Кенсса. Сейчас в глазах своего преследователя Бахлактахта стал похож на огромного волка. Обычно это довольно успешно отгоняло зверя. Но не в этот раз. Преследователь замешкался всего на несколько мгновений, и вновь продолжал следовать попятам.
На мыс Бахлактахта вышел через несколько часов после полудня. Было еще довольно светло, но по осеннему зябко. Юноша прошелся вокруг своего любимого места в поисках сухих ветвей и хвороста, для того чтобы развести огонь. О своем преследователе он не забыл, и потому не упускал из виду каждый шорох, раздававшийся в округе.
Наконец огонь был разведен, и настало время произнести нужные слова, чтобы из головы вылетели вон все хмурые мысли. Сперва юноша размотал тряпки, стягивавшие его лицо, чтобы смазать ожоги мазью, что готовил ему Кенсса. Каждое прикосновение этого зелья на пару мгновений усиливало жжение, но после этого приходил покой. Бахлактахта закрыл глаза, и мыслями устремился вглубь себя. Он устремился прочь от мира, который окружал его каждый день. Сейчас он сделал шаг вперед, и теперь мир создавался его же собственным сознанием. Он с блаженной улыбкой созерцал этот мир. Мир, наполненный покоем и первозданной тишиной. Мир, в котором его лицо не было изуродовано ужасными шрамами.