Оказалось, что барон все это время стоял в сторонке, улыбаясь и слушая, как повернется этот разговор. Может, он один и хотел понять, что я говорю. И он это понял. Греко Мустафа. Почтенный старик с седой бородой, в темном костюме. Похожий на Льва Толстого — то есть старость его такого же благородного свойства; мудрец, старейшина.
Через десять минут перцовка уже наполняла стаканы, а Лиза с Березой, своей снохою, выносили закуску из дома на улицу.
Все-таки приняли. Я — с диктофоном. Барон — интеллигентный, точнее обходительный. Без цыганской наглости. Хороший рассказчик. Мысль развивает спокойно, плавно, уверенно и четко. Вроде бы добрый, но совсем не добряк. Интонацию привычно выбирает такую, как будто хочет тебя с чем-то примирить, увещевает — типа я все понимаю, и ты все пойми. Но эта понятливость, расположение — непроницаемы (подобную манеру говорить и держаться я не раз встречал у православных батюшек).
Мы сидим напротив друг друга. Греко улыбается и гладит бороду. У него крупный цыганский нос, так что все остальные части лица словно прилегают к нему в довесок. Нос господствует над ними, как зáмок над разросшимся вокруг стен посадом.
А говорили-то: «Барон уехал», «В город», «В Молдавию»!.. Цыгане врут без зазрения совести. Все они такие. Наплетут с три короба за глаза и за уши. У них это национальный вид спорта, как в Бразилии футбол, а в Англии бокс. Поэтому в таборе всегда фильтруй, что тебе говорят. Тут надо заметить — цыгане врут не только из алчности. Они сочиняют — лишь бы веселее да красивее вышло! Лишь бы выставиться покруче. Любой цыган на голом месте, даже на помойке, возведет из вранья настоящий дворец! На это у них головы хватает.
Познакомился я как-то с одним цыганом. Он был не котляр, а русский цыган. Играл в переходе на станции «Рыбацкое». Звали его Саша. Волосы до плеч, одет оборванцем, гитара раздолбанная. Его послушать, так он выступал и с группой «Земляне», и с Гребенщиковым, и «с Сашкой Градским давали жару!». Еще болтает: «Наш род в Питере с 1811 года. Отец был военный, а брат — артист! Если б он не спился, он был бы известный, как Аль Пачино!»
Когда в разговоре этот Саша узнал, что я писатель, тут же предложил написать нам вместе «книгу-сенсацию, чтобы называлась “Рождение Земли” — о том, как люди так Землю загадили, что ей придется родиться заново». Не знаю, какой у него талант в литературе и что за слог, но гитарист он был никудышный. Играл примитивно.
Вообще цыган, когда он на людях, немножко в образе. Сам за собой он едва ли замечает такую черту, поскольку он редко бывает один, и органично сросся с этим образом — цыгана из цыган, ему даже кажется, он такой и есть — ведь ему это лестно, а какой он по правде, знает только он сам, а бывает, что и сам себе знать не позволяет. Чтобы не было проблем.
У цыган, как у многих восточных народов, закоренело двуличных и скрытных, волевая сдержанность в проявлении искренних чувств и порывов души поощряется традицией и воспитанием, поэтому игра, некое актерство в общении занимает у них место гораздо большее, нежели у русских. Иногда это выглядит непривлекательно, как что-то гнилое — дешевые угрозы, самохвальство, гонор; иногда забавно — ведь хорошие люди хорошо общаются! И тогда минус превращается в плюс! Они же по сути неплохие ребята. Даже в карты мухлюют не ради выигрыша, а ради куража. Чтоб возникла какая-то прекрасная смута или ерунда! Происходит это так. Все, кто садится играть в «дурачка», те и есть шулера, но приемы у них детские; не приемы, а проказы. Не смущаясь кроют «шляпой», а когда уличишь их — «Извини! Я ошибся!». И так они готовы ошибаться всякий раз, когда ты отвлекся. Играешь по парам — мигают глазами, пинают друг дружку под столом ногами. Это взрослые люди! Хоть им под тридцать, хоть шестьдесят — с бородами, с усами! Кричат на весь дом:
— А вот — получай!
— Лошадью ходи!
А прикинув расклад — своему сопернику:
— Гарри, ты покойник!
— Не скачи! — и Гарри бьется так смачно, как будто он не в «подкидного» режется, а пустился в сражение, и карты, которые он мечет на стол, — это его последние патроны. Они вылетают у него из руки с таким отчаянным воодушевлением, что способны насмерть прихлопнуть муху!
— Вот тебе! Вот тебе!
Гарри в пух и прах разобьет противника!