С другой стороны, как ни относились цыгане к чужакам, они ясно понимали: без чужаков им не обойтись. Да и деться-то некуда! Всегда они с ними! Поэтому цыгане — и гордецы, и приспособленцы одновременно. Не против общества, но и не с ним. «В альтернативе», — сказал бы Кустурица.
Не с меня началось — творческие люди оттого и прославляют цыганскую жизнь (зачастую не зная ее изнанки), что она им сродни, и они точно так же ощущают себя в окружающем обществе как бы вне закона, на подпольном положении, потому что у искусства свои законы и они гораздо древнее любой из существующих ныне конституций, древнее России, древнее христианства, потому что сложились еще при Гомере, а это, согласитесь, адская древность. Диковатый сад искусства, на взгляд обывателя, — такой же неправильный и беспорядочный, как цыганский табор: ведь в нем распускаются любые цветы. Которые «можно» и которые «нельзя». Само слово «богема» (фр. boheme) в буквальном переводе означает «цыганщина», «цыганский дух». Однако задумаемся: если снаружи нам что-то и кажется откровенным хаосом, анархией или смутой, это вовсе не значит, что оно не имеет высокоразвитой структуры внутри. Если бы цыгане и впрямь оказались такими беспринципными раздолбаями и шантрапой, какими их обычно представляют, этот народ и его культура давно бы исчезли, потеряв свое лицо в превратностях кочевий. Но они не потеряли, а даже напротив — приобрели такую разноликость, которая на первых порах сшибает с толку любого этнографа.
Еще в предисловии я обозначил и сейчас повторю, потому что это — основа основ: ЦЫГАНЕ — ВСЕ РАЗНЫЕ. Они как индейцы в романах Купера, только у Купера делавары, могикане, ирокезы и гуроны, а у цыган — сэрвы, котляры, мадьяры, влахи, крымы, ловари, русска рома[7], польска рома[8], мугаты, кишиневцы. У каждого племени свои обычаи и свои порядки. Амбрэл объяснял мне: «Есть цыгане французские, американские, китайские, английские… Сколько народов, столько и цыган. Цыгане — многонациональный народ!» Они не едины и всегда помнят о той меже, которая разделяет ловарей и котляров. Всегда подчеркнут, что не надо их путать. Эта разобщенность отчасти объясняет, почему цыгане никогда «не выражали большого желания создать государство, которое могли бы назвать своим, в отличие от евреев, чью судьбу нередко сравнивают с судьбой цыган. «”Романистан — это место, где стоят мои ноги”, — сказал однажды Рональд Ли, цыганский писатель, живущий в Канаде»[9]. Тут стоит добавить, что Романистан невозможен еще и по другой причине: цыгане не умеют жить сами по себе, они без гажей (то есть не-цыган) как рыбы-прилипалы без своей акулы. Им этот симбиоз (он же противопоставление) необходим, он задан всей их историей. Ведь рыба-прилипала, которая научится жить без акулы, уже не будет рыбой-прилипалой!
Но я отвлекся.
Эта книга — о котлярах. Так получилось, что с ними я общался наиболее плотно.
В ряду с другими цыганскими нэциями, проживающими в настоящее время на территории России, котляры заметно выделяются тем, что они, пожалуй, в наибольшей степени сохранили верность цыганским законам, идущим из древности. Этим обусловлена их колоритность. Они дольше прочих сопротивлялись манкам современной цивилизации, которая при всех собственных достоинствах стирает пестрое разнообразие человеческой природы, пытаясь заменить вселенское счастье узким комфортом. А котляры держались за свое «котлярство», как волк держится за собственную шкуру! Они до сих пор задирают нос и кичатся этой своей «первобытностью». Русский цыган говорил мне про котляров: «Они с нами (то есть с русскими цыганами) ведут себя, как с вами (то есть с чужими). Думают, они одни — цыгане. Если нам девочка из их табора понравится, они и слушать не станут, не выдадут никогда свою за нашего».
Но клановая гордость присуща не только одним котлярам. «Любые цыгане считают свою группу самой лучшей, а всех остальных “недоделанными”. Причем поводы для гордости совершенно разные. Сэрвы скажут, что они самые образованные. А котляры упирают на крепость обычаев и сохранившийся национальный костюм. Слышал от них такую фразу: “Только мы настоящие цыгане, а все остальные фальшивые”. Описанная закономерность действует и внутри одной и той же этногруппы. Донские кишиневцы ставят себя выше кишиневцев-“брыздяев”. Ловари чокещи считают себя более культурными, чем ловари унгри»[10].