Наконец Павел не выдержал:
— Эй! Кто там живой есть? Выходи, что ли!
— Молчи, Павел, а вдруг...
— Чего вдруг! Не колдуны же там сидят. Конечно, летучий шар, в роде ероплана, только без крыл. Может, там немцы или арапы сидят, вон и не понимают нашего языка. Давай подойдем да постучим. Не съедят нас, — с винтовкой не страшно.
Подгребли. Павел постучал прикладом:
— Слышь, вы, небесные жители! Не бойся, выходи! Скажи им, Миколаич, по-немецки, или по-другому. Может, поймут.
Я невольно рассмеялся, но все-таки крикнул:
— Wer ist da? Komm, bitte![1]
Прислушались. В «котле» было тихо.
— Гм... Не понимают. Вали по другому!
Я крикнул по-французски. Молчание. С трудом припомнил несколько английских слов. Никакого результата. Латынь также не подействовала.
— А что, Миколаич, ежели я стрельну?
— Очумел ты, Павел! Там, может быть, живые люди, — как можно стрелять!
— Да я не в котел, а мимо.
— Ну, попробуй.
Павел выстрелил в воздух. Темное стекло одного из иллюминаторов посветлело; видимо, к нему прижалось какое-то странное лицо. Мы припали лицом к стеклу. Холодок пробежал по спине...
III. «Воздушный осьминог»
— Ой, батюшки, что это? — прошептал Павел и, отпрянув от иллюминатора, свалился в шлюпку.
Преодолевая свой страх, я продолжал смотреть в стекло. Мне видны были два огромных темных глаза, близко посаженных друг к другу; немного ниже их темнело на месте носа отверстие, окруженное кольцевым бугорком. Кожа была мелко-чешуйчатая, желто-зеленого цвета. Больше ничего не было видно. Глаза неведомого существа упорно смотрели на меня, словно выпытывая что-то...
Наконец и я не выдержал и, схватив весла, отогнал шлюпку от «котла», чтобы не видеть этих страшных глаз и противной кожи.
— Ох, Миколаич, страсти какие! Кто бы это мог быть? Ты ведь ученый, всех зверей знаешь на свете. Этот из каких?
Я не сразу ответил:
— Не знаю, Павел, страшный какой-то.
— А похож ли на какого зверя?
— И зверей таких не знаю. Есть, правда, в океане огромный моллюск — осьминог; у него глаза в роде этого, только тело студенистое, а не чешуйчатое.
Павел, видимо, ободрился.
„...Так здорово дунуло, что мы, как чурбаки, покатились по песку...“
— Ну, вот видишь, это он самый осьминог и есть, только не морской, а воздушный. А я уж подумал, не сам ли дьявол прилетел. Ты заложи-ка в двустволку картечь, да и пали ему прямо в буркалы. Не бойся, не выдержит, хоть у него и восемь ног.
— Нет, Павел, нельзя. Надо успокоиться, обдумать. Никакой зверь не может управлять таким снарядом. Только вполне разумное существо, такое, как человек, может это делать.
— Да неужто он человек?
— Не знаю, что и сказать. Может быть, он стал уродливым после какой-нибудь болезни. Во всяком случае, надо попытаться заговорить с ним, узнать кто, откуда, зачем.
— Ну, ладно, Гребем к нему. Конечно, нельзя же так бросить. Давай-ка хлебнем для храбрости.
Совет был недурен. Мы влили в горло по изрядному глотку спирта и закурили трубки. Тщательно осмотрев ружья, двинулись к снаряду. Спирт помог взять себя в руки, да натуралисту и не полагается быть трусом.
IV. Немая беседа.
Тихо подошли. Иллюминатор был открыт. С замиранием сердца я постучал в стенку снаряда. В иллюминаторе появился квадратный кусок белой пластинки, зажатый в тонкие щипцы из неизвестного металла. Я осторожно взял пластинку, и щипцы разжались.
— Письмо, что ли? — прошептал Павел.
Сначала я ничего не понял. На пластинке была изображена группа разноцветных кружков, в центре которой находился кружок побольше других, желтого цвета, Два кружка, красный и голубой, были соединены прямой линией, на которой был нарисован снаряд, упавший в Байкал. Внезапно я понял все. Рисунок изображал нашу солнечную систему: желтый кружок — Солнце, красный — Марс, голубой — земной шар, а линия, соединяющая два последних кружка, — путь снаряда. На всех планетах системы были проставлены какие-то значки, очевидно, их названия, но голубой кружок был без значка. У меня дух захватило...
Возможно ли, это? Уж не сплю ли я? Я глубоко вздохнул и огляделся. Нет, не сплю. Сияет солнце, ветерок рябит голубую воду, и со мной мой верный Павел, выпускающий изо рта струю крепкого махорочного дыма и пытливо глядящий на меня. Я судорожно засмеялся, подскочил, всплеснул руками и снова уселся, продолжая бессмысленно хохотать.