Позже я несколько клял себя за озлобление на того майора. Присушила скука по прошедшему, и забрался я однажды в те места, где военный городок стоял, где годки мои молодые буйствовали и сгорали. А там одни развалины; только березовая поросль под голубым небом и обломки плит. Стою, смотрю на руины; и словно кто тайный мне венец на голову из упрёков сотканный уложил. Подумалось – "может, и напрасно я так сделал". Под ложечкой защемило. Но погодя отпустило всё же.
А Ольгу – красавицу Ольгой звали, царственным именем была наречена, – не жалею. Что Богом положено, не минуешь. Распили мы с нею преподнесенную небесами чашу вина любовного, а вторую никто не поднёс. Значит, так тому и быть. Случись это в другие времена точно бы быть дуэли с майором. Страсть не утаишь, как ни старайся.
А потом она уехала и навсегда пропала из моей жизни. Отомстил я майору за обиду свою. Вкусно отомстил.
1986 год. Наташа.
Всё-таки пакостная вещь служба военная. Ничего пакостнее нету, разве только смерть от удушения. От того и стреляются иной раз офицеры в наряде отбывая. И как назло погоды стоят такие дивные, что сердце замирает. В нос летом шибает: зелень глаза ест, клумбы разукрасились цветами, тротуары усыпаны тополиным пухом, темнеет поздно, в парках птички тилиньканья разливают.
У девчонок после работы на фабрике уйма свободного времени и, более того, два выходных, а тут пока вырвешься из части, всё на свете профукаешь. Только что ночи в полном твоем распоряжении и то редкие. Какая будет дожидаться такого жениха?
Помнится июльская суббота. На улице Орехова возле общежития я объявился по служебным меркам довольно поздно. День был в той поре, когда жара начинает клубиться над асфальтом – время клонится к обеду. В тот раз один я был. С… не пожелал свидания, причин тому не припомню. С… вообще была присуща некоторая странность характера, что может один случай раскрыть.
Имелась у С… одна пассия. Спал он с нею, и я был с этою дамочкой знаком, ибо когда он приводил её мне приходилось искать ночлега в казарме. Ничего не скажу – красивая женщина, хоть вкуса не моего абсолютно. Я больше мастак по части кротких из ихнего племени, а эта шибко боевая была. К таким я прохладен.
Пришел срок – расстанься они беспричинно. А тут случись ему отбыть в отпуск к маменьке. А отпуска у нас долгие, с северными днями к основному.
Глубокий вечер. Болея одиночеством, как-то уже прилёг я и уснуть приготовился – тут стучат. Думал, что посыльный прибежал. Открываю дверь – она стоит:
– Можно?
– Заходи, только С… нету, он в отпуск уехал и надолго, – говорю, натягивая трико.
– А у нас с ним всё, он разве не говорил? – проходя в комнату и устраиваясь на табурете.
– Да нет, но я как бы и так это понял – отвечаю, и думаю – «чё делать?». Чай будешь, есть сгущенное молоко, к нему печенье? – скромно предлагаю.
– Ты тоже такой, как он? – перебравшись с табурета на угол моей кровати, выдает она.
– В каком это смысле? – удивляюсь.
– А он ничего не рассказывал? – пропела.
Я даже несколько опешил: – А чё он должен был рассказать? – а в голове уйма дурацкого закружилась.
– У нас с ним было…
– А ты про это! и чё тут такого-то? Было и было. У кого не было? – смотрю и жду сюрприза; не обрюхатил ли эту прошму стервец молчаливый.
– Да он со странностями, – говорит она.
-…? – вопросительно взираю на диву.
– Да тоже, как ни приведёт в гости, всё предлагает: – чай давай пить да чай, чай да чай. Месяц как дура была. Думала ненормальный какой-то. А, после как у нас получилось, ну процесс известный, он вдруг вскочил и начал гири среди ночи поднимать и от полу отжиматься возле кровати.
Тут я не сдержался. Ржал, пока мышцы живота и рот не заболели. Вдобавок, когда начал успокаиваться, срываясь на смех, ляпнул: – это, наверное, у него такая реакция от радости, – и сам ещё пуще от глупости своей зашелся. Редко удается так поржать. Редко.
Грешен я перед товарищем. В ту ночь грех и взял на душу. Засиделись мы в беседе, и осталась она ночевать. Само по себе сговорилось у нас – легли вместе. Напористая дамочка была, очень самостоятельная в тайном деле. Уговаривать её нужным не оказалось. Не люблю я таких – неинтересно, когда всё просто.
Наутро я гирь не поднимал, хотя покоились они в углу: обе пудовые в черный цвет. И от полу я тоже не отжимался. Мало ли, ещё обо мне нажалуется С… .