Выпускной бал курсантов лишь очень относительно можно представить торжеством, хотя плац "вылизан" и украшен флагами, а двери училища распахнуты для любого посетителя. Раз в год даётся это представление "скомканного времени" и активно участвуют в нем две стороны. Обе – и военная и гражданская, в которых среди мужского пола во множестве угадывается состояние "подшофе", а то и "с будуна", без исключения нарядны: офицеры в парадном золотопогонном платье и с аксельбантами, гости в лучшем на что способен их гардероб. Более точным этому моменту будет определение красочный хаос неимоверно нудного, долгого ожидания праздника и до смешного короткая торжественная его часть, после которой все поспешно расходятся. Эта традиция настолько сильна, что и ненастье ей не помеха.
Четыре года казарменной жизни, где практикуется воспитание через коллектив, а рамки личного до невозможности сужены давлением извне, выразить чернилами на бумаге весьма сложно. Однообразие дней определённо накладывает разной степени угрюмость на молодых людей; характер курсантов если не ломается к концу обучения, то зреет и становится более ровным, а непосредственность бесследно улетучивается. От этого всякий получающий первое офицерское звание и погоны переживает. Волнение молодых людей хоть и различно, но хорошо видно со стороны. Кто-то все время что-нибудь да поправляет на себе или отряхивает; кто-то беспокойно мечется, сталкиваясь с сослуживцами и вызывая негодование многих; иной, не в состоянии справиться с собой, все время гримасничает; третий, как ни старается, как ни таращит глаза, а отыскать маменьку или же возлюбленную в толпе приглашённых не может, от чего выражение его лица довольно глупо. Порой глаза наткнутся на уморительную мину с живописной печатью бессонной попойки. И когда поросята успевают?! Все же большинству выпускников удаётся разыграть спокойствие, сбившись в кружки, где поголовно нервно курят и без устали несут всякую чепуху. Со стороны одинаковость поведения выпускников может казаться "кислятиной", если не различать, что кружки эти сильно разнятся. Те, что малочисленные, но к тому и самые громкие образованы нахалами, которые сочли себя выше других, присвоя звание "элита", при чем не заботясь о мнении остальных на этот счет. И потому, как слыли заводилами, говорили они нарочито громко, повествуя о собственном "гусарстве" и содеянных "подвигах". Значение этой отваги воображается так, словно в одиночку на голову разгромлена армия противника, а содержание геройских выходок смехотворно: попойки, самовольные отлучки, картежная игра, бездоказуемые победы на любовном фронте. В самые многочисленные компании сбивались конкуренты заводил. Эти претенденты на трон не так уж безобидны. При случае отпор "элите" гарантирован. Поэтому оба клана сосуществуют косясь друг на друга, задирая по всякому поводу, но при этом стараются возникшие ссоры всегда свести на "нет". В среде конкурентов также получают одобрение "подвиги", но уже вполголоса. Которые же оказались в статусе "ни то-ни сё" сторонятся остальных и стоят по трое-четверо. Эти, как правило, молчат, боясь навлечь гнев презрения "верхушки иерархии".
Впрочем офицеры, воспитавшие курсантов, в такие моменты всегда волнуются не меньше. От этого среди новоиспеченных лейтенантов, искоса следящими за наставниками, нет-нет да и послышится нечто значимое, за которым последует короткая пауза, а толпа посетителей на мгновение замрет в восторженном напряжении, ожидая начала таинства.
Не очень жалуя людскую сутолоку я устроился слегка в стороне и наблюдал. Эта прореха в моем характере – любовь к наблюдению – неудобная. Но я мирюсь с нею из соображения – все, что ни делается, то к лучшему.
Я стоял под раскидистым тополем, облокотясь плечом о прохладный ствол, и наивно полагал, что его тенью надежно отгорожен от нежелательного интереса к моей персоне. Верно я выглядел скучающим, но при этом взор мой был остр, а разгоряченное сердце беспокойно. Сначала моё внимание привлекло то, что в обычности мало задевает праздные сборища. Общий фон собравшихся был обычным для подобных церемоний, но разгулявшийся ветер сотворил невероятное. Ему удалось так синхронно трепать пышные букеты гладиолусов, что невольно вспомнилась картина Ван Гога "Звёздная ночь". Отчего наваждение было именно таким, объяснить я не могу. Может отдаленная схожесть конусных форм кипариса и гладиолуса повлияла на это. Но несколько минут я даже боялся, что возникшее наяву прекрасное видение растает, и мысленно благодарил небеса за трепетное мгновение. К сожалению всему приходит конец.