Прогулка в обнимку с опьянением заканчиваются где-то под утро. Благополучно вернувшись домой, хозяева уединяются в своей комнате; мы с Ниной до полного свету предаемся бурному исполнению вынужденного супружеского долга. Покидая веселую обитель, я не забываю положить обещанную десятку в сахарницу отзывчивым до чужих трудностей хозяевам.
К одиннадцати часам я в номере гостиницы. Вертолет после обеда. Было времени отдохнуть и добраться в батальон. Не раздеваясь, прилег на койку… Тот раз на вертолет я опоздал, из-за чего публично выслушал нотацию от комбата, который по окончании тирады тут же забыл обо мне и затем ещё полных три дня я бездельничал в гостинице и лакал тоску одиноких прогулок по Заветам Ильича.
1986 год. Неприкаянный август.
Съехал на новую квартиру. Изменилось мало что, разве вечера стали казаться длиннее.
Последний августовский вечер, шесть часов. Сегодня третий раз к ряду еду трамваем к Наташе. Интересно, как она примет? Из-за той памятной встречи, где я бестактно себя повел, со мною не хотят видеться. Уже два приезда до самой темноты я проторчал под её окном. Вчера и позавчера на приглашение хотя бы поговорить она ответила одинаково: – Я не хочу, не приходи больше. Обиделась. И на что? На пустую болтовню.
Ей, видите ли, заблажилось пообижаться, а я вынужден часами таращиться на окно и бесцельно сжигать время, бесконечно наклеивая на подошвы окурки и натыкая глаза об использованные презервативы. Уже траву всю повытоптал. Околачиваюсь тут, как тополь на той Плющихе. Самому смешно. Правда, к стеклу нет-нет и приникал силуэт – Марина. Посмотрит на несчастного влюбленного и наверняка докладывает ей, что ухажер ещё не ушел и как он, бедолага, там страдает.
Передо мною дверь. Белая, видавшая виды, которую по всему не раз выламывали. Стучу. Тихо. Ещё раз стучу – робкие шаги. Наташа.
– Привет, – говорю, а в горле пересохло.
– Привет – негромко отвечает она.
– Идём, погуляем.
– Подожди, я сейчас – в ответ, и дверь закрывается перед носом.
Мама родная! что случилось? – про себя, сам себе же не веря, – не Марина ли перемене виновник. Или всё же моя настырность верх одержала?
Время тянется, будто из банки остывший в холодильнике мёд. Достаточно изнурив меня ожиданием, входит. На ней ручной работы вязаная кофточка в слоновую кость, светло – синие джинсы и кроссовки с красными вставками. Красивая. Ножки маленькие, поступь легкая. Приятно.
Долго ходили и разговаривали, всё находя неловкость коснуться друг другу рук. Наконец наши руки сомкнулись. Я впервые держал эту маленькую точёную ручку. Несмотря на все достоинства это не была рука неженки. Ладошка оказалась довольно крепкою и немного шершавою. Этим рукам были знакомы наполненные тяжелыми вёдрами деревенские будни.
Не каждому выпадет праздником последний день августа, не каждому. А я ликовал тот раз. Мир показался значительнее прежнего, а окружающее красочнее. Шум городских улиц отступил, и я начал слышать тонкое твиньканье синиц и робкое ти-и-инь –ти-и-инь ещё какой-то пичуги. От этого календарного числа Наташа доверилась мне. Моя игра вступала в заключительную фазу.
Когда прошло, время от времени ругал я себя, конечно. К чему, – думал я, – затеял обман? хорошей девке мозги выкрутил впустую. Из каких соображений втиснулся в её жизнь, зажег ненужные чувства. За что сломал всё, чем питалось её сердечко. И объяснения не находил, как и очень многому другому. Разве можно понять лейтенанта с упорством обреченного отдающего ночь, чтобы разобрать опорный генератор «Гиацинт-М» и починить обмотку термостата, когда можно просто доложить о неисправности и месяцы ждать деталь? Или во имя чего офицер лезет из кожи вон в борьбе за высокие отметки на отборочных соревнованиях, когда ясно, что служить в Ливию направят по блату того, который даже не участвовал в мероприятии? Исходя из каких посылов, бездарный генерал приказывает штурмовать высоту, положив сотни жизней, когда можно блокировать противника и обойтись малой кровью? Вопросы и ещё раз вопросы. Мир полон непонятностей.
Окончилось наше свидание, когда с красною каймою луна повисла над домами. И всё это время наши руки были вместе. Теперь при каждой встрече, шли ли в кино, просто ли бродили по паркам, мы сразу брались руками. Я настолько привык к этой ладони, что и теперь, иногда оказавшись в тех улицах, ощущаю её трепет. Так мы и пережили сентябрь, а вслед и октябрь.