– Да неужели стране не нужны толковые, грамотные военные?
– А не видишь? Конечно, не нужны. Ты оглянись, да повнимательнее оглянись вокруг. Научись мир понимать-то правильно. Не клише ложное, а суть его уклада гадкую. Да разве позволит верх низам умнее быть? Либо затрут выскочку, либо сумасшедшим умницу объявят. Отторгнут, как делать нечего. Им на смех поднять гения, что поссать. Они же, как хищники действуют. Сначала отобьют от стада, а затем всем кагалом давят несчастного. С остервенением охраняют свои посты, доставшиеся им по наследству. Из всего им свирепость только не по зубам. Пасуют, как перед озлобившимся пролетариатом буржуазия. Но в тебе свирепости нет. Да и один ты. Не воин ты на ихнем поле. Такие баранки-бублики, душечка. Хворостина ты в костре и не более. Прогоришь в пепел и не заметишь. Давай-ка, высушим остатнее в стекле и за службу. Хорош языкам-то плясать.
Допили. На часах за полночь; бойцы дрыхнут на кушетках, один из которых свернувшись калачиком. Майор закурил прямо в дежурке, а я вышел на свежий воздух. Тихо падали крупные хлопья снега. Морозец щипал нос и щеки. Пьян я был изрядно, потому решил – без променада не обойтись. Часть занимала просторную территорию. Я трижды обошел периметр, заглядывая во все закоулки – нет ли где следа к забору. Но везде снежный покров был девственно чист. В одном из неосвещенных углов справил малую нужду, а немного далее с карниза поел снега и два раза умыл им лицо, надолго замирая в полных пригоршнях, пока не растают все снежинки. Разогнав хмель, сделал обход по казармам; где разбудил прикорнувшего ответственного, где пересчитал личный состав. Вскоре и рассвело. Время до смены с дежурства пролетело незаметно, и уже на следующее утро я срочно вылетел в Уфу, а оттуда спустя сутки и в Хабаровск.
Позднее сызранский урок много раз нашел подтверждение своей правоты, хотя на пользу и не пошел. Служа в офицерской должности многого ведь не знаешь. Где и мне было знать, что во власти окопается мразь, что первое лицо государства запросто может оказаться выродком, продавшим страну, а чуть погодя его сменит ублюдок, превратив остатки великой Родины в бандитский притон. Но эти вещи мало значат простому человеку, потому увязнуть в них нет и смысла.
Апрель 1987 год.
На Кубани давно теплынь, а здесь всё снег лежит. Вроде и подтает где под солнышком, в тропинках вода появится, а тут трах! на тебе пожалуйста – снова холодный северный ветер, снова из туч повалили белые мухи. Климат ни к черту, недаром, что каторга. Но природу не переломить. Срок пришел и оживает всё кругом, наперекор погоде. Так и люди: в улицах еще бело, а они зашебутились, забегали. Улицы заполнились прохожими, в домах появились открытые форточки, на дискотеку не протолкнёшься.
У Дома Железнодорожников ожидаю Наташу. Договорились сходить на танцы. На часах 18 вечера. Идёт. Приталенное, слоновой кости кашемировое пальтишко с волнистой кокеткой сбоку, вязаная шапочка из двух цветов, где основной белый и украшением сиреневый. Красиво идет Наташа по тротуару, плавно. Оставляет за собою ровную цепочку следов на белом полотне, а я любуюсь этим зрелищем.
– «Привет». – «Привет». – «Идём?» – «Угу». В фойе такой шум, что приходится кричать. С трудом проталкиваемся к раздевалке. Наташа высвобождает голову из шерстяного плена и подает пальто.
Сапожки на небольшом каблучке, прямая черная юбка, блуза «ваниль и роза» и о Боже! Наташа уложила из волос «шишку» на голове, приколов к ней сбоку тоненькое изделие в красных стразах, а у висков оставила по волнистой пряди. Вокруг нас снуют многочисленные прически: каре, челки, локоны, пикси, каскады, хвостики, корзинки, сессоны. Но им не сравниться с царственностью Наташи и величием убранства её головы. Какая же оказывается красивая девушка! Посадка головы, профиль, ушные раковины, линия плеч и шеи – всё безукоризненно. Не могу оторвать глаз от девичьего затылка, где оставлены на свободе тонкие волоски, не убранные в прическу. Не знать её происхождения, так можно запросто причислить к дворянской крови. Я несколько ошеломлен. Много к тому часу я видел разного, но такой удивительной женственности, тем более умеющей подолгу содержать её в секрете от посторонних, я не встречал.