После, как грянула музыка и потухли люстры, светом в набитой зале оставались частые слепящие вспышки и трех цветов пятна, беспорядочно скользящие по стенам и короткими жизнями окрашивающие лица присутствующим. Музыку подавали в основном ту, которую характеризует ритм дискотек, а именно в 120 ударов. Медленных танцев было сосчитать на пальцах. Но под любое звучание я умудрялся вести Наташу в вальсе и только, где это было совершенно невозможным, мы просто покачивались. Вокруг нас было всякого. Кто прыгал, кто изгибался змеёю, были и кто изображал странные ломаные движения. Если образовывались пары, то непременно партнеры танцевали, слипшись в единое целое, а которые из них и откровенно сосались, презрев приличие и публику. Мы же заметно выделялись из общего. Левая ладонь Наташи обрела покой в моей руке, а правая её рука лежала на моем плече. Свободную свою руку я разместил на талии девушки таким образом, чтобы это не выглядело пошлым и в то же время давало возможность подчинять тело партнёрши на свой лад. Этим я прилагал усилия держаться в танце так, чтобы наши станы не соприкасались, строго соблюдая благородную дистанцию в полторы десятых метра, при этом позволяя шептать на ухо партнерше, касаясь с нею головами. Оставленные на свободе её локоны, то левый, то правый иногда прилеплялись к взмокшему моему виску, оставляя на память приятное щекотание. Посмотреть со стороны, можно подумать, что мы ошиблись парой веков и, вместо мазурки на балу, время перенесло нас в дискотеку.
Дважды танцы прерывались, и ревущая толпа создавала неимоверную давку возле маленького прилавка импровизированного буфета в углу фойе в попытках приобрести минеральной воды, дабы утолить невозможную жажду. Однако имея неплохой опыт, хоть и более вспотев, я дважды в интенсивной борьбе добывал питьё. Более захватывающие сражения я переживал лишь в бакалейных драках за водку. Попытки глотнуть свежего воздуха окончились неудачей. Крыльцо и площадь перед домом культуры заполонили курильщики, и дым стоял такой, что можно было повесить топор. Потому имея победу над жаждою и поражение освежиться, мы разгоряченные возвращались в душную залу.
Мне казалось, будто я наблюдаю нас откуда-то сверху, из-под потолка. И я был пьян этим состоянием. Наташа скрытно делала несколько попыток прильнуть ко мне. Я это чувствовал, и хотя и сгорал в желании не противиться этому, всё же не дал разрушить установленной дистанции, разве что пару раз она все-таки слегка коснулась меня грудью. Весь вечер я запоем пил Наташу глазами и не мог утолить жажду взора. Каждое мгновение я провоцировал Наташу и в ответ ждал её голоса, чтобы бесконечно раздражать неповторимой приятностью её хрипотцы себе слух. Впервые возбужденные её глаза посетил блеск. Когда же остался один на один с собою предался долгим размышлениям, которые доставили мне приятное волнение и отпустили лишь на рассвете.
– Господи, – думал я, – ну почему не с кем ни будь, а именно с Наташею мне пришлось скрестить оружие. Зачем твоею волею мстительная шпага презрения и злобы сошлась в неравном бою со шпагою добродетели, веры и чистоты? Но на вопрос: – не отступиться ли мне? я оставался твёрд в намерении довести задуманное до конца.
Настало утро. Под впечатлением я решил наудачу наведаться к давней зазнобе, которая учительствовала в школе. Понедельник день тяжелый. Подойдя к дому, подобрал камушек и бросил в её окошко с бордовыми занавесями. Камушек дзинькнул о стекло; прошла минута – в окне никого. Кинул второй. Тот также звонко стукнулся. Постоял, и решил было уходить, полагая, что краля на работе, но тут штора зашевелилась. Оказалось ей выпал плановый отгул за переработанные часы, и она отсыпалась, а мне нужной стороною выпала монетка. Далее следует жизненная проза, которую писать не стоит.
Непозволительная дорожка.
Если на пару минут пуститься в путешествие, направлением обратным течению времени, и оказаться в N…ске 1982 года, неожиданно можно узнать об влиянии окружающего на формирование личности будущего офицера. Ведь самому по себе офицеру из ничего не вырасти. Впрочем, каждый об том знает, что из пустоты ничего не появляется. Равно и характеру таким образом не показаться обозрению, как нет его в нищем оборванце у гастронома. Вот в генерале, в противоположность нищему, всегда угадается характер, хотя бы в широченных его лампасах или же на блестящей лысине.
Ну уж если мы возвратились в тот год, придется некоторое время потратить, хоть и даром. Как только год этот набрал силу, моему ранимому возрасту возникли две дороги. Одна непозволительная, что ведет по делам волокитным и в которой, несмотря на грязь и ухабистость, грезится жизнь легкою, что увеселительная прогулка, и другая предопределенная системой, что с всевозможными лишениями и тяготами и именуемая «служебной», описать которую весьма затруднительно.