Что же в тебе, мамзель, такого, думаю, что меня так встревожило? Стоило трудов отделить дамочку от гиблой компашки и уволочь, найдя уютное прибежище до утра. К тому усердие приложить пришлось немалое. В первую очередь нужно было интеллигента своего пустить на дно. Не сравняйся мне с ее миропониманием, не поведи себя соответственно её устройству, так ничего и не вышло бы. Узрит фальшь и до свиданьице. Но перевоплотиться видимо удалось. Полетело наше времечко скоротечное. Оно разобрать, так грязь конечно. А исключи из жизни, так много красок не станет в холсте.
С зарею и понимание пришло. Хорошая баба ведь пропала. Приведи в порядок, одень и вытащи из ада – конфетка. Беда в том, что сама она не приняла бы иную материю жизни. Неизлечимая оказалась. Болезнь ее уже съела. Жаль…
После расставания притащился я к полюбовнице, которая за «чистыми» числится. В теплой ванне еще пьян сижу, мокрой рожею в халат сердобольной подруженьки уткнулся. Сам плачу и прощения выпрашиваю за блуд, за утоление души мимолетное. Плакал я от обиды на жизнь со всем ее похабством. Иная, что крокодил нильский, пальцы на ногах узловатые, с мозолями. Но волею судьбы без порока, без грязи в ногтях, не побитая. Завсегда высокомерная и тверезая. А природной Венериной красоте на самом дне возьми очутиться и гибнуть "за здорово живешь". Непонятное и только. И почему бабы так быстро и бесповоротно опускаются? и хорошие бабы…
Высушил я кое-как слезы, тут и прощение у халата вымолилось. Ну я из ванны и поволок милую в кровать, принявшую меня каков есть, со всеми дураками. На этом поэзия закончилась. Такова уж проза жизни.
Вы спросите к чему здесь этот постный доклад? Да считайте оправданием этой вот дорожки, где всё не так гладко и опрятно, как может постороннему казаться. Но где тоже есть огрызки чувственной поэзии, хоть во многом и с разбитым зеркалом схожей. А что до чиновничьего презрения, так и мне жулик, клещом присосавшийся в загорбок государству и непомерно сосущий обманом живительные соки из усыхающей страны не менее омерзителен.
Год 1983-й. Лето.
– И зачем это странности задуманы миром? – нет-нет и промелькнет в сознании минутой скуки. И тут же начинаешь перебирать необъяснимое, с которым имел дело. Вдруг вспомнится непогожий вечер, когда дует холодный ветер и небо заволокли тяжелые дождевые тучи, а отчего-то полный желтый месяц остался на свободе висеть над горою, будто его это не касается. Или вот в тихой речушке, где нет омута или коварного течения утопнет рыбак, и не будучи пьян…
Сегодня получил назначение в самый странный из нарядов, который только можно придумать. "Оповещение" – настолько размытое понятие, что дать ему четкое определение практически невозможно. Ничего более непонятного, наверное, и не бывает в свете.
В первом этаже учебного корпуса имеется боевой пост. Убранство двух крохотных комнатёнок просто, если не сказать убого: в первой незарешеченное одностворчатое окно напротив входа, стул возле стола, на котором громоздится радиоприемник «Волна» с буквенным индексом, валяются шариковая ручка и обгрызанный карандаш с золотым оттиском «ТМ», и покоится стопка документации; вторая, что без окна, оборудована для отдыха – там кушетка и стул. Старшим наряда в этот раз оказался подполковник – преподаватель с какой-то кафедры, а к нему в подчинение я и ещё один курсант, с противогазами через плечо. Что в противогазе у напарника я не знаю, а у меня втиснут журнал «Юность», чтобы при случае скоротать длинный ночной час. Предстоит нести боевое дежурство, смысл которого не пропустить особый сигнал, представляющий собой набранную морзянкой телеграмму. Когда этот сигнал дадут и дадут ли в эти сутки вообще – неизвестно. Таким интересным способом проверяется готовность частей к переходу в состояние войны и готовность к боевым действиям. Не мне судить о необходимости и значимости придуманного в верхах. Надо, так надо.
Заступили мы на пост в 18 часов. Мне выпало сидеть возле приемника ночь, а утром на объект должен прийти мой сменщик. В семь вечера подполковник отправил меня на ужин, а по возвращении надолго ушел сам. От скуки и чтобы не сидеть, тупо пялясь на подсвеченную шкалу, я снял «лопухи» с наушников, проверил точность установки частоты приёма и на полную выкрутил громкость; комната тут же наполнилась назойливым треском и шипением. Затем распахнул окно и расположился на подоконнике рассматривать снующие машины и редких прохожих. Минут двадцать не прошло, как вижу – на той стороне аллеи деваха мелькает сквозь деревья. Присмотрелся и чуть не заорал во всё горло от восторга – напротив преспокойно вихляет бедрами старая знакомая. Любка куда-то чешет! мать её, и прётся стерва как назло в сторону, где комендатура обосновалась. Вовремя одумываюсь: по улице носятся машины и девка вряд ли услышит или просто не обратит внимания идиотские призывные крики – мало разве курсанты из окон орут вслед девицам или освистывают дурёх, рискнувших пройти под окнами училища? Размышлять времени не было. Сбрасываю противогаз и ловко соскакиваю на тротуар. Очутившись на воле думать ничего другого, как о бабе уже не могу. Высмотрев просвет между автомобилями, бросаюсь наперерез знакомой. Догнал.