– При-и-ве-ет! – налетаю на девку и чмок в щечку. Узнала, приняла, улыбается. Сердце от предвкушения сладострастия заколотилось у горла. Разговор краток; подполковник вот-вот вернётся с ужина; но очень содержательный. Любка соглашается прийти к обозначенному окну, когда стемнеет. Окрылённый несусь обратно и, громыхая оцинкованным железом и оставляя на стене вызывающие полосы от сапог, молнией забираюсь в оконный проем боевого поста. Полчаса спустя появляется старшой; от него изрядно разит спиртным. Ещё час спустя темнеет и начальник смены объявляет, что ложится отдыхать. Но сначала нудно читает длительную нотацию, как мне следует выполнять обязанности в его отдых и при этом обязательно, чтобы в надетых наушниках. Уверившись в моей порядочности, он закрывается в коморке и через пару минут оттуда доносится богатырский храп.
Я наушники в сторону и к окну; хрен с ним с этим сигналом. Отговорка найдется – частота у приёмника сама собою сбилась. Больше трех суток ареста за это не дадут, а сигнала может и не быть вовсе. К чему зря париться и мучить себя? Скоро темень стала непроницаемой, а вместе с тем и начала таять надежда. Сижу, задумался. Нет-нет шлепну комара на плече или шее. И вдруг голос: – «привет». Любка! от неожиданности аж вздрогнул. Как подошла зараза не услышал.
Я ей – « говори шепотом». – «Боишься?» – «Не-а,– шепчу, – нельзя разбудить начальника, а то всё прахом пойдет». А у самого уже план вызрел: если вниз от училища мимо собора с ней рвануть, там минуешь три квартала и вокзал, а справа импровизированный местный пляжик и пяток лодочек на воде покачиваюся; речка в один плевок – три минуты и на другом берегу; а там камыши стеной – примял пару охапок и ложе готово. Однажды вкусив любви на камышовой подстилке, мозг напрочь отказывается рассматривать другие варианты. Ну, я девке задумку-то вышептываю, намекая, что проходили, мол, этот урок, а сам думаю: – «откажет ведь шельма и придется скучать до утра». Ха! не тут то было. Любаха не из неженок. Боевой товарищ, что та Крупская по характеру, не меньше. Ей, что медные трубы, что огонь, а на камышах предаться десятиминутной страсти, так и вовсе пара пустяков. С такими революции варганить святое дело. – «Ну, идём, если не страшно» – шепчет ундина. Я пару минут тяну резину, прислушиваюсь, менжуюсь – «вдруг проснется подполковник?». Но за дверью капитальным образом обосновался стойкий храп, достойный художественного пера…
Да, где наша не пропадала! сидеть, так сидеть, первый раз что ли!… Стараясь не греметь, спрыгиваю и мы, взявшись за руки, тут же пускаемся в путь. Соборная площадь хорошо освещена, потому пересекаем её рысцой и дальше ныряем в потёмки. Десять минут и мы на пляже. Темно как в известном месте у негра, только на гладком полотне реки едва отсвечивают вокзальные фонари. Сразу подвергаемся нападению комаров; здесь этой твари видимо невидимо. Подходящая лодка нашлась не сразу: та дырявая, та далеко от воды, иная на привязи. Но повезло и, извозюкав сапоги в иле, с помощью одного весла в неустойчивом челноке переправляю Любку на другой берег. В минуту изготовил приемлемые перины. – «Я испачкаюсь». – «Да всё нормально, я много постелил». – «Нет, испачкаюсь, там мокро». Я с остервенением приминаю еще пару охапок тростника. – «Теперь нормально?» Любка молча устраивается на постилке. Полпоцелуя даме для приличия и легли. Наваливаюсь на зазнобу и тут выходит некий камуфлет: гнуснейший, невиданный налет озверевших комаров – только спустил штаны, зад мой будто кипятком ошпарили, и я был вынужден немедленно свернуть боевые действия и в момент ока отказаться даже от мысли о возможности в это время явить голым участок тела свежему воздуху течением долее чем в секунду. Изверги – мама не горюй. То же самое пережила и «железная леди». Река Тузлов не расположена принимать в своих берегах любвеобильные пары, тот раз эту аксиому я крепко запомнил на будущее. Маныч и то намного приветливее в этом плане. Уже без настроения мы переправились обратно и поплелись к училищу. Ну, думаю, не солоно хлебавши на губу загудел. Но, полная сочувствием ко мне, Любаха уже завелась приключением и предлагает пойти на компромисс. Она жила у тетки и пригласила зайти в гости. Спустя полчаса пыхтения в извилистых проулках добрались к месту предполагаемого греха. Перед нами глухой забор с крепкими воротами и непроницаемой калиткой. «Синий» – подумал я. Спутница усадила меня на лавочку, а сама растворилась в темноте. Жду Любку, а сердце не на месте: – «проснулся подполковник, в роте паника, меня разыскивают и прочая чепуха». Слышу: – «ты где там? входи». Внутри двора от калитки дорожка к веранде, над нею шатром виноград. Видно, что в доме горит свет, на ступеньке Любка стоит. Забор оказался не синим, а зеленым. Зазноба шепчет: – «Мои не спят, иди за дом, там залезешь в окно». Повинуясь, крадусь и затем, отыскав нужное, проникаю в её комнату. Шепчемся, как, мол, и что делать будем; у Любки чисто и по-деревенски пахнет травами; в углу кровать, которая предательски скрипучая в маму дорогую. – «Сожалею, но здесь ничего не получится, даже на полу» – грустно озвучиваю неприятный факт. – «Ну и ладно, – шепчет затейница, – пошли тогда во двор». Выбираюсь тем же путем и под самой густой лозою дожидаюсь союзницы. Появившись, Любка тянет меня к летней кухне и указывает на приставленную к чердаку лестницу. – «Лезь наверх, я сейчас». Поднимаюсь и, медленно отворив плачущую дверцу, вползаю внутрь. Со стропил свисают луковичные косы, пол усеян прошлогодним грецким орехом, а там дальше, где окошко можно видеть несколько низок вялящихся фруктов. До головокружения пахнет яблоками и пылью. Скоро вползает и Любаха. На расстеленной телогрейке милуемся до первых солнечных лучей, в перерывах головами задевая луковицы и аппетитно чавкаем, треща ореховой скорлупою. Комары жалят, но не так, чтобы отказаться от дармового лакомства и любви в чердаке. Как только страстью поостыли, уточняю у подруги дорогу к училищу и прощаюсь. Сопровождаем собачьим лаем и с пересохшим от съеденных орехов горлом, пробираюсь обратно. Надолго припадаю к первой же колонке с водой. Утолив жажду и помыв от высохшего ила сапоги, продолжаю опасный путь…