По расставании, когда обговорили новую встречу через три дня, и Наташу поглотила темнота дверного проема общежития, навалились размышления. – «Вот тебе и скромница! целуется умело, и взасос к тому. А вообще странная девица. Поглядеть, так монашка монашкою: ухаживаньям безучастна, выражением ровна, оголенности нерв не усмотришь. А тут целуется, но при этом и волнения нет. Бестрепетная какая-то. Непонятная. Верно высечь искры из такой задача. А что дальше-то? С кем-то была? Или нет еще? Впрочем, какая мне до того разница-то, разве что из спортивного интереса. Но, по любому, любви она достойна. Характер арийский, ровный и ненадоедливая. Марина к ней земля и небо. Та читаема, лицо впечатлениями играет, шибутная».
И после паузы: – «Может поменять сюжет? Переметнуться на Марину? Нет. Марины той слишком много, а эта удобно распределена в пространстве, не запутает, хоть и закрытее подруги», – думалось мне, и я продолжал долгую беседу с собою.
– «Не озлобило ли тебя, братишка, что Наташа целуется? А может ревновать вздумал? Может любовь все-таки тебя занозила? Такое во многости бывает: уцепишь девку с умыслом «поматросить», а сам женишься на ней и счастлив, ненароком, ещё окажешься, – задавал я себе вопросы и тут же отвечал, что ничего такого не чувствую и тем более не собираюсь «матросить».
– А что если бы Наташа окажется неумелою, а? Заусило бы тебя, праведника?
– Нет, и к этому сердце моё ровно, да и душа никак бы не дрогнула, – отвечаю.
– Так что же ты хочешь? Зачем тратился временем? Почему отравить девку задумал? Не может ведь Наташа хотя бы не нравится тебе? И не поверится в твою абсолютную холодность.
– Каковы мои помыслы, желаете знать, мой дражайший собеседник? Нравится ли девка? А не знаю! Привык я к ней, это наличествует. А вот чтобы сердце заболело, нет такого. Мне нужно чтобы в смерть проняло чувство и не меньше как кинжалом распороло бы моё сердце. Так желаю, чтобы душу девка на изнанку вывернула, как вот цыгана Забара его Рада. Чтобы убить её готов был заразу, а тихим я и так натешиться могу. Воля необузданная в девке мне нужна, а не покорность. Или, может, роковая загадка болотной топи под голубым ситцем незабудок, а, возможно, манящая ловушка тихого омута под черной скалою. Чтобы глазами распорола, что финкой в сердце кто саданул. Впрочем, всего в точности выразить не могу. Не поёт моя душа Наташею, не поёт. Образ её снами видится, беседы разум ведет с нею бесконечные, голос слышать хочу, а чтобы нутро горело, не чувствую. Не занозила меня краля, не занозила. А, кажется, споткнись только о настоящее и заиграл бы я на все свои лады потаенные.
– Из всего видно, что Наташа тебе не настоящее? Так по твоему?
– Вот не знаю. Всем хороша, приятностью особо, но не выражается ею то, чем обжечься хочу. Кузнец металл работает, когда он накалён до прозрачности, а если просто горяч, не притрагивается до заготовки. Так верно и со мною.
Таким образом окончив беседу, я приступал к ней снова и об том же. И так мусолил думы, пока не забылся тяжелым сном.
Пустые дни пролетели незаметно, и дата назначенного свидания свалилась, как снег на голову. Отчего Наташа определила свиданию утро буднего дня, я значения не придал и даже не задумался, почему она не на работе. Но готов был решительно покончить с историей и также к любому развитию событий.
Стучусь обыкновенным образом в назначенный час в дверь, вхожу. Всё такая же, в халатике и тапочках. Отличием от всегдашнего только, что кровать не убрана и волос распущен. Мы одни, Марина на фабрике день будний. Начинается пустой разговор, в котором Наташа садится в середину кровати и подгибает под себя ноги. Я сначала хожу или стою, то у окна, то у кровати, обдумывая, как подступиться к милахе не отпугнув, между тем разговор веду размеренно, из всех сил стараясь не выдать себя. Наконец, авось берет верх, и я набираю наглости подсесть и взять за руку. Чувствую, рука у Наташи вялая, словно силы её покинули. Проходит не долее минуты, как мы сливаемся в долгом поцелуе.
Я затевал только и всего: расположить её к близости и тут же объявить, что не люблю, и мы навсегда расстаёмся. Задумка была распалить девчонку и тут же окатить ледяной водою, тем самым вволю насладившись девичьим страданием. Но волею судьбы я забрался немногим дальше. Проклятый опыт! в поцелуе и не заметил, как Наташа оказалась лежать головою на подушке, а я, просунув ей под спину левую руку, навис над нею. Сколько мы так целовались, не помню. Очнулся я, когда свободною рукою немного раздвинул халатик, обнаружив, что под ним ничего более нету. Кажется, перед этим услышал – Наташа проронила едва приметный стон. Или это надумалось мне?…