А теперь, спустя время поздно оборачиваться назад, да и каждый не считает прошлое особою потерею. И ни к чему это. Свой ледяной замок Вы всё одно построите, а мне, бесшабашное сердце и обнищавшая чувствами душа которого по сути своей байгуш, предстоит бесполезная кочевая жизнь, единственной радостью которой – в смерть упиваться пустою свободой до последнего удара раздосадованного жизнью и пропащего сердца.
Думаю, более писать совсем не стоит потому, как изложение получилось и так довольно длинно…
А… 11 декабря месяца, года 1987-го.
P.S.
Когда я оставил Наташу на кровати в общежитии, был распалён не на шутку. Потому направился в соседствующий парк остыть и пережить случившееся. Уже сидя на лавочке, я хлопнул себя по лбу: – Ангелы святые! каков же ты идиот? с девкой и так попасть впросак! достоин ли ты после этого? девка, простая деревенская девка, а как тебя уложила на лопатки?
В горячности не каждый сделает правильный вывод, но остынув тут же разберет, где оступился. Я строил игру, проигрывая два варианта, но более в надежде, что Наташа в любовных делах неумела. Пусть надежда была слабою, но все-таки я делал более ставку на неопытность объекта моего пристального внимания, чем на особу познавшую близость. И естественно, будь жертве непорочной, я бы получил её страданием достойную плату за свой обман. Но противником оказалась женщина. Да, полюби такая меня, так и плата была бы в цену не менее платы неискушенной особы. Но Наташа не полюбила, а просто приняла правила моей игры, задолго до финала рассчитав меня.
Из каких побуждений это делалось неизвестно, но, отвлекаясь в прошлое, многое в Наташе мне теперь казалось искусственным. Расставленные моим обманом ловушки её обман обходил с ловкостью и ставил свои, не менее коварные. Моё притворство запросто попадалось в паутину притворства не менее тонкого и изощренного.
Я с головой окунулся в противоборство, надумывая чувства, а природную Наташину холодность, видимо, забавляло моё усердие. Крах предприятия был неминуем, но я этого не смог предугадать. Вкруг поражению виновен я. Перед собою виновен. Рано я начал жестокий эксперимент. Наташа к любви была равнодушна, да и не готова, а я признал её целью. Будь она не так холодна или ангельски чиста, может и загореться в ней чувству. Но, увы, чему быть, того не миновать. Я поступил неосмотрительно. Так я кипел тогда и так думал в те часы.
После известных событий прошло два года. Как-то случайно встречается мне С… и доносит печальное известие об Наташе. По слухам два года назад осенью они с Мариной уехали в Йошкар-Олу. А уже зимой того же года будто бы Наташу нашли мертвой в леске. Прислонившись к березе, она замерзла, и при ней, говорят, была большая сумма. Известно, что вроде бы она всё порывалась уехать зачем-то на Дальний Восток, часто обсуждая свои намерения с лепшей своею подругой Мариной.
Взбудораженное этим событием, больное моё воображение стало рисовать мне совсем другую картину. – «А если я ошибался скоропалительными выводами о Наташе?»
Вполне же может оказаться и по-другому. Вдруг она приняла меня за неопытного юношу, в ней возникло чувство сострадания, и она таким способом решилась принести себя в жертву ради меня, зная о своем пороке и ничего не требуя взамен? Что она, уже женщина, но с ещё детским умишком, могла дать неискушенному мальчику? Только возможность вкусить грех, разобраться во всей грязи человеческих отношений и встать перед выбором. Боже, какой же я тогда идиот! Бедная девочка! сколько же переживаний доставил я ей! она полюбила и в то же время боялась меня любить; грех – её доверчивость, ошибка или неумение проверять чувства – не давал ей права любить, и она всячески отгоняла от себя это чувство. Потому её глаза были часами на земле, потому она казалась грустной и неприступной. Похоже, она никогда не получала таких светлых и чистых ухаживаний, которые преподнёс ей я, и из стыда за себя, за то, что когда-то уступила своё тело и, понимая насколько низка этим оказалась, пошла на этот опрометчивый шаг…
А я ни хрена не понял. Балбес, пустопорожний балбес! Не каждая женщина судит себя за прошлое, а Наташа судила и жестоко судила саму себя. Каждая наша встреча была для неё пыткой, а я и не знал. Какой же я мерзавец, какова моя низость! Каждый моё появление плетью секло больное девичье сердечко. От позора за себя она отводила глаза и изо всех сил старалась быть холодно непроницаемой, чтобы хоть как-то отвадить меня. Но послать меня по известному адресу она у неё не хватило сил, потому как в ней пробудилось чувство. А я пёр на пролом. Не подозревая, год бичевал девку. И за что? За её покаяние, что она просто родилась бабою, я её приволок на голгофу и распял? Негодяй!!!