От Никифора невозможно разило спиртным, потому как пил Никифор заведенным порядком – каждый Божий день. На районе даже прижилась молва, что глотка у лодыряги луженая. Клубящийся над лавочкой дух был настолько крут, что Петька невольно поморщился и еле сдержал подступивший чих.
Будучи под турахом, пустобрех непременно цеплялся с болтовней ко всякому, кто послабже волею или покладист характером. Потому обыватели, зная о препятствии, старались пулей прошмыгнуть в подъезд. Петька, если и представлял из себя что-то, то это определить можно было выражением «ни то, ни се». Нравом парень не вышел, в противность Нинке, с недавнего времени считавшейся его пассией. Вот та бестия, не сказать крепче, оказалась норовиста. Чисто дикая кобылица. Через врожденную свою простоту и слыл парень подкаблучником этой лахудры и легкой поживой для мимолетных дружков в сомнительных делишках. Из этой малости он и состоял на учете в полиции, после громкого скандала о разборке автомобиля. Знакомый попросил Петьку подмогнуть в гараже. Тот, не долго думая, согласился. Денег за работу простофиле дали без обману, а машина оказалась угнанной. Еще легко отделался.
Пользуясь бесхребетностью "пациента", матерый выпивоха без усилий ухватил «жирного карася за жабры» и начал осаду.
– Я, малый, вот собственно о чём…, – начал монолог Никифор, – слышь?
– И дернул же меня черт свернуть именно на эту сторону! – корил себя Петька, – Нет, чтобы обыкновенным путем пройти, так приспичило зайцем петлять. Будто бы не знают, что от Нинки волокусь. А теперь, вот, не меньше часу потеряется на пустое. И этот тоже – кака страшна жисть… На дворе двадцатый век хвоста отбрасывает, машины вон иностранные снуют, а он – кака, ентот. Тьфу, тоже мне лингвист хренов! Хранитель мертвечины. А еще сидел. Ему бы «Фенины» глаголы разливать, а он нахватался где-то дури, наколупал артефактов и донимает всякого ненужностью.
Между тем, не дождавшись ответа, дед твердо продолжал свою линию.
– Я тебе, Петенька, че скажу. Ты ток того, внимай по-сурьезному, – прошелестел он, закуривая.
– А на шо оно мне? – вырвалось у парня само собою.
– Это как! – встрепенулся "репей"(негласное прозвище нудного дедка), забыв на мгновение о сигарете, и невольно подобрал грязнющие ноги, которые обычно от посторонних глаз не прятал. – Ты, брат, не того! Никифор пустобрехом никогда не значился. У меня завсегда дельное на языке вертится и покою не дает – суть бытия, ежели так можно выразиться. Наву-ука, – поднял он вверх не менее грязный, заскорузлый палец.
– А че пристаешь тогда? Де-е-льное, наву-ука… Еще руку подымает. Кушай свое дельное на здоровье, что других в это путать? – сказал Петька, подметив движение ногами собеседника. Петька и сам редко мыл ноги. По приходу домой бухнется на диван и часами шерстит приложения на смартфоне или зависает в чатах. А навались сну, так он скинет несвежие носки, не подымаясь, зашвырнет их в угол и на бок. А утром не до туалета. Куда-а… Мать едва растребушит засоню минут за пятнадцать до начала рабочего дня и он скачками на частную металлобазу, где, как уже год слесарил. И так изо дня в день. Но вид Некешиных ступней вызвал у него острое желание принять душ.
– Да как же без разговору-то, помилуй Бог! Ты, паря, шибко не туда гнешь, однако. Старших-то уважать надо, али нынче в школе подобной малости не учат.
– Ага, в особенности пьяных уважать учат, которые туда гнут.
– Че ты взъелся? От Нинки, чай, крадешься? спровадила, никак? так я тут при чем? То ваши дела, и не ерепенься заранее, Петруша.
– Не спровадила.
– А что не в настроении? не справился? осечка? хе-хе-хе… плюнь, бывает… Ну-ну, дело молодое, но это давай-ка в сторону. Я, ведь, дурья твоя башка, желаю наметить твому недозревшему разумению весьма нужную директорию. Базис, так сказать, оформить – Никифор, конечно, догадывался, что его недолюбливают, но считал, что это по мелкости людского ума выходит, – вот в чем дело-то.