Сдвинув на затылок шапку, Василий Тарасович стоял за кустарником впереди нас и, опустив голову, прислушивался к затухающему эху рожка. Федор с Владимиром стояли у самого края обрыва, привалившись спиной к стволам сосен. Я невольно вздрогнул, услышав над головой, пронзительное верещание кедровки. И вдруг увидел, как Василий Тарасович встрепенулся, отчаянно замахал руками и, прячась, прижался к стволу лиственницы. И в следующее мгновение совсем рядом послышался прерывистый, сиплый рев!
В полусотне метров от нас на заснеженном гребне, широко расставив ноги, стоял лось. Запрокинув на спину ветви могучих рогов, он ревел, поводя опавшими крутыми боками. И от дыхания в морозном воздухе над ним вскипали белесые клочья пара.
Это был Колченогий. Только на мгновение переводя дух, он беспрестанно ревел и, казалось, задыхался от нетерпения услышать ответный зов. Потом он резко опустил голову, затоптался на месте, обнюхивая под собой землю; фыркая и тычась горбоносой мордой по сторонам, он словно пытался угадать, где притаился невидимый противник. Шерсть на вздыбившемся горбу топорщилась, ноги тяжело переступали, взрывая землю. И вдруг из кустарника снова раздался пронзительный звук берестяного рожка. Он совсем не походил на лосиный, не походил на могучий, боевой рев Колченогого. С первым же звуком лось вскинулся и, опустив над землей рога, широким махом понесся прямо к обрыву, где затаились оба охотника.
Горбатое, громадное тело черной тенью пронеслось через кустарник и прыжком бросилось к низкорослым соснам, вцепившимся обнаженными корнями в край обрыва над клокочущей рекой. Я увидел, как резко вскинулся вверх белесый ствол карабина, — и грохнул выстрел! Словно от удара, Колченогий метнулся в сторону, вскинулся на дыбы и, подломившись, исчез за краем обрыва…
…Клочья пены захлестывали грузно распростершееся в расщелинах камней неподвижное тело. Вода меж камней вскипала розовой пеной и все больше окрашивалась в черноватый багрянец от крови, стекающей из изрубцованных широких ноздрей. Порой мне казалось, что тело еще вздымается в еле уловимом дыхании, но это всего лишь ветер шевелил бурую шерсть. Все еще не осознавая случившегося, мы стояли по колено в воде, не смея подойти ближе к вытянутой широколобой голове зверя. Недвижно, в упор, на нас смотрели подернутые белесой дымкой глаза мертвого лося. Колченогий был слеп.
Они устали ждать, когда старик, все еще бродивший по порогу, поднимется наверх. Им не хотелось быть рядом с ним. Потоптавшись, они поднялись от реки, пересекли поляну, и уже за деревьями их внезапно настиг его крик:
— Обождите! Обождите меня!
Без шапки, путаясь в полах распахнутого тулупа, он карабкался вверх по каменистым откосам берега. Оба остановились и, переглянувшись, нерешительно повернули навстречу.
— Обождите уходить, — хрипло дыша, выговорил Василий Тарасович и запнулся. Невидящим взглядом он смотрел в их напряженные лица, словно пытаясь припомнить, что хотел сказать. — В деревне… ничего об этом не сказывайте, — торопливо и с неожиданной мольбой вдруг заговорил он. — Не сказывайте… А если кто спросит…
Оба разом облегченно вздохнули, и Владимир, подавив усмешку, тронул старика за плечо.
— Не волнуйся, все понимаем. Ничего мы не видели и не знаем. Так что ли, Федор?
Тот с готовностью кивнул и раскрыл было рот, но Владимир опередил его.
— Времени у нас в обрез, возвращаться надо, а то помогли бы тебе с ним управиться. И… — Тут Владимир замялся, поглядывая на старика, но потом уже твердо сказал: — И брось ты расстраиваться из за этого. Никто в этом не виноват. Я ведь стрелял в воздух, чтобы спугнуть, а то он нас и смять мог, покидал бы в реку. Мы бы и костей своих потом не собрали. И вообще рано или поздно все равно с ним такое случилось бы… Верно ведь?
Но Василий Тарасович уже не слышал его. Сгорбившись и еле волоча ноги, он отошел и тяжело опустился на валун. Они молча переглянулись и, круто повернувшись, пошли по тропе в сторону кордона. Скоро затихли шаги и шорох кустарника.
Мы остались вдвоем на крутой гриве холма. Внизу провалом расстилалась Зеленая Долина. Недвижные сосны, ели и лиственницы стояли, укрывшись припорошенной хвоей. Едва затянувшись от берегов наледью, бежала река, почерневшая, словно съежившаяся от внезапного холода. В морозном воздухе ни птичьего вскрика, ни шороха ветерка по ветвям. Ни малейшего движения жизни в этой оглохшей, цепенеющей в безмолвии долине, словно в ней больше не было ни единой живой души.
И словно раны, мертво чернели на неприглядной осенней земле пробитые зверем тропы…
Пробужденная Белым лебедем
Нижнеангарск — северобайкальская столица рыбаков, геологов, охотников, изыскателей и, конечно, туристов. Шумный поселок километра на четыре в несколько ярусов вытянулся вдоль берега моря, у подножия крутых склонов гор. Просторные старинные избы и недавно построенные двухэтажные дома улочками и переулками расположились на горных террасах, возвышающихся над морем. Поселку давно уже тесно у берегов моря, и строители отвоевывают каждый метр пространства у гор и тайги. За последнее десятилетие Нижнеангарск — небольшая деревушка рыбаков и охотников — вырос в крупный (по таежным масштабам) районный центр, имеющий свой рыбацкий и пассажирский порт, оборудованный современной техникой рыбоконсервный завод, авиапорт, от которого воздушные трассы идут далеко на север, за кряжи Байкальского хребта, к разбросанным по тайге небольшим эвенкийским улусам. На окраине поселка разместилась штаб-квартира Северо-Байкальской геологической экспедиции. По западному берегу Байкала, неподалеку от Нижнеангарска, по крутым сбросам сопок и скальным обрывам отряды изыскателей уже прокладывают первые просеки поисковой трассы будущей Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. По глухой тайге, по горным перевалам, через болота и вечную мерзлоту протянется дорога от берегов Лены к самому устью Амура.
Все лето на окраинах Нижнеангарска пестреют палаточные городки туристов. Именно отсюда начинаются долгие километры маршрутов по живописной долине Верхней Ангары, на извилистую, стремительную Кичеру, где кочуют многочисленные оленьи стада. Под туристскими флагами уходят на юг от Нижнеангарска целые караваны парусных байдарок и тяжелых, вместительных моторных лодок. След туристских кедов можно встретить на звериных тропах в глухих урочищах близ озера Фролиха, которое в последнее время особенно привлекает к себе внимание. В этом году проложены первые маршруты к отрогам Даванских гор, к западу от Нижнеангарска. Там, в одной из безымянных долин, расположена небольшая гидрометеостанция.
В Нижнеангарске и закончилось мое путешествие вдоль западного побережья Байкала. Теперь уж не нужно было думать об отсыревших патронах, о костре и вдребезги разбитых башмаках… Все это позади. У пристани раскачивался на волнах пассажирский пароход «Комсомолец». На следующий день он уходил на юг, и этим рейсом заканчивалась короткая навигация года.
…За вздымающимся горизонтом моря исчезали очертания поселка. Клонящееся к закату солнце изредка проглядывало в разрывах облаков. «Комсомолец», отсчитывая мили, шел на юг. Салоны, проходы, палубы и отсеки — все было завалено грудами ящиков, мешков, узлов, бочек. На корме, за оградой, мычали коровы, повизгивала свинья и во всю глотку орал петух. На верхней палубе негде было повернуться: не успел еще пароход отвалить от пристани, как на носовой части палубы мгновенно вырос палаточный городок. Это свободолюбивые и предприимчивые туристы, не желая толкаться в духоте салонов, разбили свой лагерь на свежем воздухе. На растяжках палаток флагами трепещут залатанные штормовки, прожженные носки, тельняшки. Треск транзисторов, звон гитар, гул голосов и шум волн, разбивающихся о борт парохода, — все сливается в нестройный веселый хор. Кого только не встретишь в этом ковчеге! Геологи из Москвы и Иркутска, ленинградские археологи, изыскатели из Тюмени и Томска. Но основная часть пассажиров — это, конечно, неугомонное, обожженное солнцем и ветром, бородатое и гордое племя туристов. Они гурьбой толпятся на палубе, щелкают затворы фотоаппаратов, трещат кинокамеры, белеют в руках измятые блокноты. Прощай, Байкал!