На наших глазах полуначкурса складывал вчетверо белые военные вафельные полотенца (которые воду только размазывают и вытереться насухо ими просто нереально) и рвал их на части.
Как тузик грелку. Заметьте, не зубами, а руками.
Тем самым он демонстрировал крепость рук и силу боевого духа. Денег за представление принципиально не брал (кое-то кто из нас честно предлагал предлагал заплатить за повторное выступление).
Еще в его цирковых упражнениях был номер, когда он отматывал пару метров нейлоновой бечевки, складывал раз восемь и тоже рвал на мелкие кусочки перед нашими удивленными взорами.
Полуначкурса улыбался и предлагал всем желающим попробовать свою немощь на разрыв.
Я же говорю, что цирк. Может поэтому военные в цирке не веселятся?
Мы только вежливо улыбались в ответ и говорили, что нас учат совсем другим наукам. А портить казенное имущество при свидетелях нам совесть не позволяет. Потом с нашим прапорщиком не расплатишься за уничтоженные полотенца.
Когда и силовые упражнения не возымели должно эффекта, десантник пошел ва-банк. Притащил видеокассету с записью своего экзаменационного полевого выхода в десантном училище.
У них каждый год подобное практикуется. Однако на выпускном курсе все самое-самое.
Выпускной курс сажают в военно-транспортный самолет. Самолет долго летит в неизвестном направлении.
Где-то в полете происходит десантирование. После этого раздаются карты, ориентиры на местности и совершается недельный марш бросок до полигона. Там надо на оценку стрелять из всего что стреляет.
Марш бросок проходит в полной боевой выкладке. По принципу - все свое ношу с собой.
Парашюты и палатки, еду и питье, бронежилеты и инженерное оборудование, оружие и боеприпасы, противогазы и ОЗК (общевойсковой защитный комплект, как он выглядит смотрите в Интернете). Короче все.
Время для марш броска самое удачное - апрель. Днем светит солнышко и под ногами жижа на промороженной земле, а ночью морозит еще по-взрослому.
Плюс ветер, плюс дорога то по полю, то по лесу.
Поэтому они жили в самодельных палатках, сделанных из плащнакидок. Спали на еловых ветках (если удавалось найти такие) и на голой земле. Всю неделю не снимали с себя ОЗК (а он полностью резиновый) и питались промерзшим сухим пайком. Не помыться, ни зубы почистить, ни, извиняюсь, в сортир сходить по-человечески. Все по-военному.
Вот это все он нам и показал на кассете.
Впечатлил, ничего не скажешь.
Только получил не то, на что рассчитывал.
Думал, смотрите какой я мужик, берите пример. А кто не может, то просто тихо кусайте локти от зависти.
А получил наше всеобщее сострадание. Разве что по головке не погладили.
Нам стало его реально жалко. Мы лучше в теплой казарме поживем.
Дядька расстроился и больше к нам не приставал по пустякам. Пошел даже на повышение.
Через пару месяцев ему дали свой курс. Как он сам говорил: “Набрали для меня человечков”.
Но это уже был совсем не тот человек, который вначале пришел к нам.
Наскальная живопись
Надо переставать думать своим нижним или верхним мозжечком
Думаю, что с подобным явлением встречались все. Не в пещерах, конечно, а в обычной жизни.
Ведь они везде: на стенах бойлерных, на стенах в подъездах и лифтов, в туалетах, на столах и спинках стульев. Даже на потолке бывают.
Сузим тему до парт, стульев и всего прочего, что окружает участника учебного процесса в Волшебном университете.
Самым распространенным видом курсантского вандализма были надписи, сделанные ручкой, карандашом или фломастером. Послания, так сказать, будущим поколениям. Реже надписи выполнялись гравюрным способом. Каким-нибудь острым колюще-режущем предметом наносились замысловатые линии и завитушки, которые непостижимым образом складывались в буквы, буквы в слова, а слова в мысль.
Мысль простая, короткая и понятная каждому. А какие еще могут быть мысли у курсанта?
Видимо, выдавливание посланий столь неприятным для мебели способом связано с желанием увековечить свой труд. Хоть как-то, хоть на время, хоть для кого-то. А то ручку или маркер можно при желании легко смыть во время очередного ПХД (парко-хозяйственного дня).
Человек старался, писал всю лекцию. Творил. А тут пришел кто-то и все стер за минуту.
Самыми распространенными виршами были, конечно же, такие: “Хочу домой”, “Мама роди (как вариант, забери) меня обратно”, “Как же меня все зае… (надоело)” и т.п.
Иногда, когда подобные изречения уже были нанесены кум-то неведомым на стол, хотелось чего-то большего.
Для этого включалась военная соображалка, и появлялись надписи примерно такого содержания: “Хочу бабу”, “Хочу есть”, “Хочу спать”, “Как же я зае… (устал то есть)”.
Можно было встретить надписи как в классическом стиле, так и в модном сейчас формате 3D. Видимо, время позволяло автору заниматься украшательством своего творения. Или писались рифмовки: “Лучше вскрыть на ж*пе вены, чем дождаться перемены”. Старо, зато доходчиво.
Как-то раз сидел я за партой, где живого места не было от рисунков. А все из-за одной единственной надписи: “Если ты не голубой, нарисуй вагон-другой”. Признаюсь, ибо грешен я. Попортил-таки казенное имущество еще одним вагончиком. Красивым.
Еще у нас ходила шутка (а как известно в каждой шутке есть доля шутки), которая нашла свое материальное воплощение в жизни. А шутка вот какая.
“Кнопка отключения лекции находится на столе. Способ применения: нажать лбом и держать до отключения звука”.
У каждого будущего офицера при себе должны быть два основных цвета: красный и синий. Цветные фломастеры или карандаши нужны были вовсе не для занятий наскальной живописью, а для того, чтобы наносить на карту обозначения своих войск и войск противника. Противник всегда был синим или голубым (кому как больше нравится), а мы всегда побеждали.
Однако мы нашли вполне мирное применение вечно носимым с собой фломастерам.
Поэтому красно-синих кнопок различного диаметра с надписями типа: “ОТКЛ”, “ВЫКЛ” и т.п., - на партах было с избытком.
Были, конечно, личности, которые выбивались из дружного строя наскальных рисунков.
Они рисовали. Но тоже на партах. Кто абстракции, а кто цветочки.
Естественно были портретисты. Они делали рисунки голых женщин. В различных подробностях. Целиком и по частям. Умело и не очень.
Мужчин, в основном, изображали фрагментированно. Ну, сами знаете, что это за фрагменты такие. Оставлю данный пассаж на откуп вашей фантазии.
Интересно было ходить на сводные и поточные лекции в новые аудитории. Ведь и надписи можно было встретить новые. Или хотя бы новые интерпретации старых.
В основном на партах из поколения в поколение писалось одно и то же. Только почерк менялся, даты и имена нелюбимых начальников. Надо же злость излить хоть куда-нибудь. А парта все стерпит. Ей можно пожаловаться на несправедливость бытия.
Как сейчас помню один случай, который приключился со мной в наряде.
Дежурство проходило на седьмом этаже “Хилтона” (рабочее название общаги старших курсов и офицерского общежития). Лифт в ней, естественно, не работал. Никто уже не помнит людей, которые бы помнили тот день, когда лифт работал. Сам лифт еще во времена динозавров застыл, как “Аврора” на вечном приколе, где-то между третьим и четвертым этажом, а к моему дежурству покрылся вековой пылью, и о нем все забыли.
На нашем седьмом этаже прямо над кнопкой вызова лифта было на краске прошкарябано большими печатными буквами: “СЫЧ - ЛОХ!”
Сыч - это позывной нашего начкурса.
Кто написал? Когда? Это науке не известно. Известно, что не я и очень давно.
И вот именно в мой наряд нашему начкурсу надо было не полениться и подняться на седьмой этаж, чтобы лично проверить как несется служба и не наводится ли беспорядок в его отсутствие.
Все было проверено без замечаний, и начкурса уже уходил, как что-то дернуло его задержаться.