Михайла едва очухался, как бросился к девке: по щекам её колотить, снегом тереть, а она как мёртвая. Он её в леспромхоз приволок, на лечпункт. Там крутили-вертели её — ни в какую! Пришлось им Сталенку в больницу в область отправлять. В больнице доктора её в чувство привели, конечно, но в ум она ещё не скоро вошла. Такое городила — просто страсть! Михайлу в милицию забрали: что случилось, дескать, давай, сказывай! Никто ему не поверил сначала. Думали, что сам он Сталенку побил. Или даже ссильничал. Но доктора сказали — не было ничего такого, и Михайлу отпустили. Он тут же расчёт взял и поминай его как звали.
Мужики сказывали, что к ним после того лесная та бабёшка хаживала, всё будто Михайлу искала. Да только никакая она не баба была, а самая настоящая лешачиха, и было это всякому видно. А Михайле нечисть лесная глаза для того отвела, чтоб было ей с кем лешачий род свой продлить, ну и удовольствие справить, не без этого, конечно. А Сталенку через её комсомольство да некрещёность ума лешачиха напрочь лишила. Та потом завсегда странненькая была. Всё хихикала да подмаргивала. А вы говорите — спьяну. Не-ет, сынки, не спьяну. Сила нечистая вокруг бродит и всех некрещеных без разбору хватает.
— Ну, дед Семён, и горазд же ты заливать! — рассмеялись мы на этот рассказ. — Баба эта лесная, поди, с какой деревни шастала. А у деревенских баб известно ручищи какие! Закатала девке промеж глаз со всей дури, вот та и сдвинулась!
— Нету никаких лешаков, всё это брехня! — прибавил Васька Овдокимов.
— Ну, ну… Брехня… Умники!
Дед Семён обиделся, плюнул и затянул свою самокрутку. А мужики долго ещё смеялись на его рассказ.
А по весне Васька Овдокимов, Сенька Шпалин да Котька Козлов, что смеялись-то больше всех, утопли в болоте. Вот и весь сказ.
Конец