Дед Семён зажмурился и пыхнул трубкой.
— Вот этакий был тот Иван. Однаким словом — Иван-царевич. И вот случилось такое дело, что в соседнем сельце семья одна проживала. Во время войны они туда приехали и так там жить наладились, что и уезжать не хотели. Семья была непростая. Не то, что наши, русопятые. Нет, совсем не то! Были они, как говорил наш комсорг (а он учёный товарищ был, с Москвы присланный) горцы, с гор Кавказских. Ну, точнее не скажу. И чего их нелёгкая сюда занесла — того не ведаю. А вот — занесла. И так они тут сроднились и прикипели, что почти своими стали. Главу семейства ихнего прозывали Юсупом Юсуповичем. Супружница его звалась попросту Раиса Ахметовна. Сынок был у них Ваха и дочка Малика. Сынку тогда было годков этак с пятнадцать, а дочке — семнадцать сравнялось. Невеста, одним словом. И вот жили они тут жили, а потом вдруг раз, и домой засобирались. Юсуп тот говорит — хочу, дескать, помереть на родной земле. Да и детям там лучше. Там и родня, и всё. Малике, говорит, уже и жениха хорошего я нашёл. Достойного, одним словом, человека. Звать его Али Мехмудович, он там у нас в райсовете работает председателем. Вдовец. И годов ему мало, всего сорок. Ну, куды там, мало! Наши бабы да девки как услыхали, и ну шептаться по углам: как же! Семнадцатилетней тетёрочке старого бобра. Однако ж, в глаза все молчат и перед Юсупом только кивают: дескать, прав ты, Юсуп, на родине-то оно как сподручно! И смерть на ей красна. А втайне, конечно, Малику жалеют. А девка, сказать, красавица была! Собой уж больно хороша. Тонкая как тростиночка, задорная такая, глаз чёрный с огоньком! Я, однаконешно, люблю, чтоб девка подородней была, — прижмурился дед Семён. — Я хлипких не оченно уважаю. Но всё едино скажу, что Малика эта была собой раскрасоточка, чистое яблочко наливное, и ни на кого из наших девок не похожа. Хорошая кралечка. И наш Иван, как увидал её, тут же в неё и влюбился. Ну, влюбился — не влюбился, а заинтересовался и даже так, что сверх меры. Да и она на него поглядывала. Глазками так постреливала, но заговаривать боялась. Уж больно Юсуп на этот счёт строг был.
Одначе, как Юсуп строг ни был, а кралечка эта — Малика — всё на Ивана глазом эдак косила, да постреливала. И хочется ей, и колется, и тятя не велит, как говорится. И Иван ей, значит, мосты наводит. Тишком, да украдкою, а сговорились они на встречу. Ну, покурлыкали там о том, да о сём. Он её стал на танцы зазывать. А Малика эта ему строгонько так отвечает следующим порядком, дескать, папаша, мол, на енто дело сердится и не пущает, и даже побить может за ослушание.
— Ну, уж и побить! — сумлевается Иван. — Дело-то, в общем, обнакновенное и вовсе не срамное, танцульки-то!
— Не велит, — говорит Малика. — Нет, никак не велит! Вера не позволяет.
— Какая-такая вера? — дивится Иван.
Онакоч, вот так слово за слово они и стали, ну, как сказать, хороводиться. А Малика девка строгая оказалась! Никаких глупостев до себя не допускала, а после всего и объявила: бери, мол, меня в жёны, Иван! Сделай такую милость! Я любить тебя стану, заботиться об тебе. И то сказать: дело верное. Коли любишь девку, так и женись на ей! Но на Ивана тут размышление нашло и даже, сказать так, слабость напала. Хорошо девка, да и нравится. Но жениться… Сколь Ивану годов? Двадцать три. Хоша и не так, чтоб совсем молодой, но и жениться бы можно не торопиться. Опять же, Юсуп Юсупыч… Боязно супротив него идти. А Малика-то говорит, что от папаши тишком жениться надо. А ну как осерчает Юсуп, да по кавказскому обычаю, о котором в книжке поэта Лермонтова писано, вынет кинжал, да и порешит Ивана за поругательство. Опять же, вера какая-то у них странная. На танцульки нельзя пойти! Где ж такое видано! Уж давно и попов всех разогнали, и вот уж в космос человек слетал, и уж доказано, что все эти дедовские байки вздор и нету ничего. Да и молодежь теперь такая боевитая: вся в комсомоле. Кто ж теперь во всяких таких делах отцов слушается? Говорит Иван Малике: поехали на стройку, на БАМ. Завербуемся, пообсмотримся, а там уж и поженимся. Нет, отвечает Малика, не пойдёт так с тобой у нас дело. Стройка дело хорошее, но никуда я не поеду с тобой, если ты на мне не женишься. Тут уже и время подошло Юсупу с семьёй с места сниматься, а Иван не мычит, ни телится. Малика же оказалась девка, ух, сурьёзная! Коли, говорит, не по моему, так и никак не будет. А ведь всё ждала до последнего, что Ванька ей расписаться предложит. Не предложил. И вот в последний самый вечер выбегает эта Малика из дому и прямиком к Ивану.