Отложив кисть, Шао Мэй отправился пить чай. Пил он его долго и тщательно. Когда он дождался Просветления, то убрал письменные принадлежности в шкатулку.
Вскоре он вернулся монастырь. А потом ещё долгое время писал письма домой, пользуясь превосходными письменными принадлежностями.
Однажды монах Шао Мэй, изучавший Чань, сидел в саду, под персиковым деревом, усыпанном цветами. Вокруг цветов гудели шмели и порхали бабочки. Шао Мэй пил подогретое вино, прихлёбывая прямо из чайника.
Его заметил старый приятель и, желая поболтать, спросил у монаха:
– Для чего вам нужен Чань, уважаемый монах?
– Бабочек ловить, – пробулькал сквозь чайник Шао Мэй.
Приятель не нашёл, что сказать и, в задумчивости, ушёл.
Примерно через полгода они повстречались вновь. Приятель, припомнив предыдущую встречу, с подначкой спросил:
– Много ли бабочек наловили вы, уважаемый монах?
– А кто вам сказал, что мне есть, чем их ловить? – вопросом на вопрос ответил Шао Мэй.
Вскорости после этого приятель пришёл в чаньский монастырь и побрил голову.
Комментарий Шао Мэя:
«С тех самых пор Шао Мэй питает неизъяснимое отвращение к плодам персикового дерева».
Однажды к Шао Мэю приехал его друг, тоже монах – из соседнего монастыря.
Друг вошёл в келью, некоторое время смотрел на Шао, стоя прямо на пороге. Наконец Шао произнёс:
– Ну и?
На что друг, не задумываясь, ответил:
– А пошёл ты со своим Чанем!
На том они расстались.
Вот и скажите мне теперь – стоило ли из-за этого тащиться такую-то даль?! И ещё – была ли у них обоих хоть малая толика чаньского осознания?
Однажды к Шао Мэю зашёл его приятель, отличавшийся крайней неусидчивостью. Они, как водится, выпили чаю, при этом приятель ежеминутно вскакивал с места, чтобы посмотреть на новую миниатюру, висевшую на стене, то подбегал к окну – узнать, как там стоит его повозка, опять подходил к стене, чтобы прочесть новое стихотворение; при этом он болтал, как весенний скворец, не прерываясь ни на минуту. Шао Мэй сидел и невозмутимо пил чай.
Потом приятель спохватился, вспомнив, видимо, о цели своего посещения…
– Уважаемый Шао Мэй, на днях промелькнуло одно чрезвычайно интересное сообщение, но я уже плохо помню, о чём там шла речь… Может быть, вы сможете мне чем-то помочь?
– Наверное, смогу… – ответил тот. Потом, помолчав, добавил:
– Это не сообщение «промелькнуло» мимо вас, это вы бегаете, как угорелый!
Гость остолбенел, затем сделал невразумительную попытку обидеться. После, так и не сказав ничего на прощание, удалился.
Через полгода Шао Мэй узнал от общих знакомых, что этот приятель побрил голову, обратившись к Чаню в одном из монастырей Поднебесной.
Сидел как-то раз Шао Мэй на крыше дома – отдыхал от трудового дня и выпитого вина. Долго сидел – так, что даже устал. А потом пошёл спать. И приснилось ему, что сидит он на крыше дома, после трудового дня и выпитого вина, и при этом спать хочет.
Проснулся наутро и ничего понять не может: если взаправду всё так было, то почему огород не вскопан, если приснилось – то почему же так голова болит?
Пришёл как-то Шао Мэй в огород, глядит – а там паслён поспел! Надо сказать, что был он до паслёна большой охотник. Наелся, конечно, до отвала…
– …Вот она – карма-то, – лихорадочно думал Шао Мэй, стремглав убегая в сторону ближайших кустов…
Как-то раз Шао Мэй наблюдал, как мимо его дома прогнали стадо коров. Задумался он, захваченный зрелищем, и в голову его пришла идея.
Переоделся он в простое платье, повесил себе на шею колокольчик, на ноги навязал путы и пошёл бродить по улицам города. Шёл он и кричал протяжно: «Му-у-у-у-у… Му-у-у-у-у…»{6} Гулял он так до тех пор, пока не повстречался с городской стражей, которая схватила его и привела в ямынь{7} к судье.
Ямынь.
«Зачем ты – уважаемый монах – пытаешься уподобиться корове?» – спросил судья. «Для чего ты надел ботало и путы?» – «Затем, что у каждого человека на ногах есть путы, которые мешают ему следовать по Пути, а на шею надет колокольчик-ботало, который показывает, что он дурак. Будет нескромно, если я стану отличаться от других», – ответствовал Шао Мэй.
Окружной судья был просвещённым человеком, поэтому он понял, о чём ведёт речь этот безумный монах, и не стал его никак наказывать.
Комментарий Шао Мэя:
«Только вот никак не могу понять я – при чём здесь Чань?»
Однажды Шао Мэй, будучи послушником в монастыре, решил съездить домой, проведать своих родных. Долго ли, коротко ли – без особых приключений добрался до родительского дома.
Дома его встретили с распростёртыми объятьями, усадили за стол, поставили тарелки с лучшей едой и, как водится в таких случаях, завели неторопливую беседу.
Когда все наелись, подвыпивший отец поинтересовался – «что же такое этот самый Чань?» В ответ на это Шао Мэй заорал так, что все собравшиеся втянули головы в плечи и прижали руки к ушам. Отец же выдал сыну такую оплеуху, от которой тот слетел со скамейки. Все ещё молчали, ошеломлённые случившимся, а Шао Мэй поднялся с пола и, потирая затылок, как ни в чём не бывало, обратился к отцу со следующими словами:
– То, как вы отреагировал на крик, и есть ваш Чань. Он есть у всех.
– Если Чань есть, как ты говоришь, у всех, то чем же вы занимаетесь в монастыре?! – спросил рассерженный отец. На что сын ответствовал:
– Мы учимся не раздавать оплеухи направо и налево!
Отца посетило Просветление, и он попросил прощения. После этого случая он стал с большим уважением относиться к занятиям сына, а в дальнейшем и сам заинтересовался чанем. Поведение его изменилось в лучшую сторону.
Автор «Историй», имей он такую возможность, спросил бы у читателя так: «А не слишком ли здесь много просветлений? Ведь если просветлённым сделаться было бы так легко, как утверждается здесь, то нас окружали бы одни только боддхисаттвы!»
Однажды Шао Мэй пришёл в гости к знакомой художнице Ань Сун-ван и увидел её новую, только что законченную картину. На ней был изображён чайник, похожий на те, из которых пьют вино и разбитая чашка, и всё это – на фоне безбрежного голубого неба.
Вдохновившись, Шао Мэй схватил кисть и начертал:
Госпожа Сун-ван некоторое время смотрела на стихи, затем спросила: «А при чём здесь тайна?» В ответ на это Шао Мэй охотно пустился излагать основы учения даосов и древних религиозных представлений, из которых госпоже стало ясно, что чайник должен ассоциироваться с Божественным Небом, а вино – с Дао-истиной{8}, разбитая же чашка символизирует человека, неспособного воспринять Дао.
Госпоже Сун-ван понравились стихи, и она попросила разрешения поместить их прямо на картину. Разумеется, она его получила.
Комментарий Шао Мэя:
«Зачем этот мошенник Шао Мэй путает мысли бедной госпоже? Ведь ясно же, что в чайнике ничего, кроме вина, нет – и быть не может!»
6
МУ-У-У-У – В данном случае – игра слов. Му (в японском и корейском языках) или У (кит.) – слово, которое может быть буквально переведено как «нет», «никакой», «отсутствие», «без». Обычно используется в качестве префикса для выражения отсутствия чего-либо (например мусэн – «беспроводной»), однако широко известно как ответ в чань-буддистских коанах и по некоторым предположениям означает «ни да, ни нет», то есть является ответом на вопрос без однозначного ответа.
7
ЯМЫНЬ (Ямэнь) – присутственное место в дореволюционном Китае, сродни некоторым значениям слова магистрат: представляло собой резиденцию чиновника и его помощников – «мую», которые, согласно законодательству, не имели права быть выходцами из местного населения. Официальное положение резиденции диктовало другие обязательные компоненты комплекса ямэнь: офисное пространство, судейский зал, тюрьма, казначейство и оружейный склад.
8
ДАО – «Дао, о котором можно сказать, что оно – дао, не является истинным дао» (Дао кэ дао фэн чэн дао). (цит. по: Лао-цзы, «Дао Дэ Цзин»).