Счастливый человек
Мой товарищ — счастливый человек, он так устроен. Проболтавшись в жизненных неурядицах в 80-х годах, он вместе со страной, которую любит, как девушку, еще не встреченную, дожил до полной гармонии. Падение империи подняло его волной на гребень успеха, он не стал банкиром, воротилой шоу-бизнеса, нефть не забила фонтаном у него на дачном участке по Горьковской дороге, но два автосервиса и три аптеки в области давали ему приличный доход и не требовали постоянного внимания. Дни, свободные от борьбы за безбедное существование, он проводил в обществе юных и не очень дев и вел себя как настоящий патриций. Средств для этого у него хватало, а фантазии и жизнелюбия ему и так было не занимать. Он исповедовал железный принцип — ни дня без женщин — и занимался этим вопросом системно. Его картотека — это образец творческого подхода к данной теме. Он находил их в газетах, на рынках, в местах общего пользования.
Внешние данные его были умеренны, ни одного атрибута из серии «голубоглазый блондин двухметрового роста» нет. Он был невысок, неказист, неречист, к этому нужно добавить ряд симпатичных штрихов — отсутствие растительности на макушке и возраст шестьдесят с небольшим.
День его начинался с обзвона предполагаемых участниц, начинал он всегда с новых приобретений; если с ними не получалось по ряду причин, брал проверенные кадры из бывших в употреблении, ничем себя не запятнавших (имеется в виду хамство и алчность). Сценарий их встреч был четким и выверенным, как действия часового мастера. Он приглашал их в сауну, расположенную в жилом доме, которую сам построил десять лет назад для своего хобби. Сауна была без фонтанов, но в ней было чистенько и все содержалось в должном порядке. В гостиной служащий накрывал стол, вино С.Ч. выбирал сам, он знал толк, даже мог о нем многое рассказать, но время на это тратить не любил. Он был всегда галантен и предельно честен. Первая фраза в его сценарии всегда была такой: «Я женат, у меня двое детей, я люблю жену уже тридцать два года», — тем самым он ставил жирную точку на перспективу избранницы на его сердце и карман, это не всем нравилось, но головная боль об их светлом будущем уходила за горизонт. Из практики никто после этого из них не уходил и спокойно ел и закусывал. Потом рассказывалось несколько историй о встречах моего друга с интересными людьми, которых он и правда знал — ремонтировал их машины в далекие восьмидесятые. Он точно знал, сколько кому из них лет и кто за кем замужем, а это самая ценная информация для людей, далеких от мира искусства. Несколько фотографий, довольно потрепанных от частого употребления, где он с Удовиченко, Галиной Польских и Жанной Болотовой, дополняли его истории, как десерт обильную еду и выпивку. Второй акт прелюдии был музыкальным — он выносил караоке и пел три песни. Пел он плохо, но очень задорно, появление караоке произвело культурную революцию, люди, которым было петь запрещено под страхом смерти, почувствовали себя выдающимися исполнителями, он был из этой плеяды. Он пел всегда три песни: «Там, где клен шумит», потом «Зайка моя» — эта песня имела подтекст, в период исполнения ее он подмигивал, ритмично двигался с вожделением к объекту, но руки не распускал, дозировал свое чувство с безжалостностью хирурга. Третья, сокрушающая волю и парализующая тело жертвы, была песня «Доченька моя», песня закрепляла успех, обозначала разницу в возрасте, даже если она была призрачна, и в то же время отцовская интонация, приправленная нежностью и дрожью в припеве, валила жертву с ног в прямом смысле, и вот она уже трепещет в силках нашего охотника, она готова умереть от разрываемой сердце страсти.