Усталая и подавленная, она сидела в кресле и молчала, потом посмотрела мне пристально в глаза и сказала: «Вам не понравилось, и вы мне не позвоните». Я возмутился, вспомнив упрек руководства, и ответил ей: «Я вам не позвоню?! Да я заебу вас звонками!!!»
Она ушла, и больше я ее не видел; она была последней из могикан этого жанра, таких теперь уже и не делают!
Расширение памяти методом Налбандяна
Мой друг, ресторатор и поэт, сообщил мне как-то, что появился человек, который хочет организовать курсы по расширению памяти. Метод его был комбинацией йоги, ушу и медитации. Сам Налбандян был яркий человек из бывших комсомольцев, который желал осчастливить человечество и заработать при этом пару копеек. При встрече он рассказал о своем методе, продемонстрировал технику запоминания слова «тейбл». Для того чтобы запомнить слово «стол», нужно было придумать историю о том, что граф сидел за столом, а в спальне его жена нежилась со слугой — необходимо яркое событие, говорил наш гуру, я возразил: а что же понадобится сочинить на слово «бьютифул»? Гуру посмотрел на меня с сожалением и сказал, что он изучил язык курдов только на историях о сексе насекомых. Пришлось поверить этому энциклопедисту, и мы взялись за организацию курсов. Сняли зал в центре города, поселили Налбандяна в гостинице «Россия» и для рекламы привели его в воскресное шоу с Д. Дибровым, державшим суточный эфир до эпохи НТВ. Дима представил нашего гения так лихо, что звонки в студию посыпались лавиной. В конце зритель назвал двадцать слов на урду и санскрите, и наш профессор, щелкая пальцами и закатывая глаза, воспроизвел их снизу вверх и сверху вниз. На следующий день перед залом стояла толпа в пару тысяч человек, одержимых научиться всему этому всего за 60 рублей недельного курса. Толпились ветераны с удостоверениями, бледные девушки с горящими глазами, желающие получить английский для выезда за рубеж. Группа людей еврейской национальности всех возрастов тоже хотела улучшить свой словарный запас. Были просто сумасшедшие и женщины из окружения Чумака и Кашпировского, мечтавшие найти в нашем Налбандяне нового кумира. Люди шли в порядке живой очереди с синими номерами на ладошках и толкались, как за водкой в период действия указа Горбачева — Лигачева. Я принимал отдельно остронуждающихся и ветеранов. Первый был полковник из Подольска, который требовал для себя льготы на оплату обучения, я ответил, что у нас коммерческие курсы и льгот нет, он настаивал и получил их на себя и внучку, которая Отечеству не служила, но я надеялся получить с нее натуральную оплату в виде невинных сексуальных утех. Следующая в очереди была девяностолетняя старуха, которая к своим годам уже не могла в оригинале читать Пруста и хотела подправить уставшую память. Я, превозмогая алчность, отговорил ее тратить половину пенсии на это предприятие. Я сказал ей: «Идите домой, это вам не поможет». Мы отбились от лишних служителей, записав их на другие недели, и процесс пошел. Налбандян учил их, я сидел в кассе и считал деньги. Он как-то зашел ко мне и говорит: «Что ты не слушаешь курс, тебе же бесплатно?» Я посмотрел на него с удивлением, понимая, что он искренне верит в то, что делает. «Зачем?» — спросил я гуру. «Ты же бизнесмен, ты не должен вести записи, ты должен все запоминать, вот прижали тебя ребята крепкие, а у тебя бумаг нет и предъявы нет». Я ответил ему, что мне достаточно конкретно позвонить по телефону и я буду выдавать все тайны, как лазерный принтер, даже с картинками. Потом я спросил его, почему он мне не позвонил вчера вечером. «Номер забыл», — ответил мне теоретик расширения памяти. Курсы наши набирали силу, но учитель, слегка обнаглев, стал считать, что успех — это его личная заслуга, решил продавать кассеты со своими уроками, а нас в долю не взял. Мы пытались его урезонить, но звездная болезнь прогрессировала, появились метастазы наглости и откровенного хамства — вечная проблема звезды, которая забыла о своем прошлом. Он нам надоел, и мы пустили его в вольное плавание, где он и пребывает сейчас, иногда всплывая на каких-то каналах с демонстрациями своих рекордов. До сих пор я помню помешательство людей во времена Кашпировского, Чумака и нашего Налбандяна — они все вместе давали надежду миллионам после того, что с ними сделала Родина-мать.
Занзибар в посттравматическом синдроме
Летом в Париже жарко, кондиционеры не справляются с июльской жарой и не спасают от духоты. В сердце Парижа, на Елисейских Полях, в зале «Олимпия», были гастроли ансамбля донских казаков — они выступали по приглашению парижской мэрии. Мой товарищ был спонсором этого шоу, а я продюсером. Казаки пели и плясали, французы были счастливы, что те вошли в Париж не с пиками и ружьями, как когда-то после войны 12-го года, а, наоборот, услаждали французов на сцене за жалкие копейки. Спонсор, мой товарищ, жил под Версалем в собственном доме с красавицей женой и двумя собаками — мопсом, которого звали мистер Паг, и дико нервной собачкой по кличке Моня. Дом был хорош: бассейн, терраса, повар-сенегалец, знавший русский после Патриса Лумумбы, где он учился на медика, но врачом не стал, торговал наркотой и научился готовить в мордовском лагере для иностранцев, в Сенегал не вернулся, шлялся по Европе, осел в Париже и попал к моему товарищу в дом за добрый нрав, матерные песни и поговорки собственного сочинения: «На безрыбье и жопа соловей», «На бесптичье и х… водопровод» — и отменный вкус в приготовлении еды в стиле фьюжн. Казаки уехали в Марсель, а друг устроил ужин для близких — отметить медаль парижской мэрии за вклад в дружбу народов. За столом собралась живописная компания — друг с женой; его французский партнер, сахарный брокер с женой, моделью из Алжира; русская пара из Питера, эмигранты первой волны, живущие в Луизиане, глухой провинции Америки; мама-профессор друга из Нью-Йорка со своим бойфрендом семидесяти лет, еврейским дедушкой из Челябинска, уехавшим двадцать пять лет назад с должности замначальника литейного цеха трубного завода. Особо привлекала одна пара — это был управляющий бизнесом моего друга, албанец из Косово с женой-израильтянкой, жившей до выезда из СССР в Белой Церкви под Киевом. Мама друга была в восторге от концерта, ей понравилось все — сын, его новая жена, Париж, дом и все вокруг, она была счастлива успехами сына, своим здоровьем и своим другом из Челябинска, несмотря на духовную пропасть между ними. С годами интеллектуальные разночтения супругов утихают, а сочувствие и добросердечие становятся главным. Поданная вовремя таблетка важнее, читал ли или не читал человек Марселя Пруста, которого мама переводила в России в семидесятые годы. Стол трещал от еды по русскому обычаю. Там было все вперемежку — селедка, устрицы, миноги, омары, капуста, русская водка «Русский стандарт», розовое шампанское «Кристалл» для юной жены и, конечно, вино, лучшее и дорогое. Вечер был теплым, сидели у бассейна на террасе, шутили, смеялись, говорили тосты по-русски в очередь, длинно, пронзительно, со слезой. Разговор был сумбурным. Первый звонок прозвучал, когда я вспомнил о певце Ф. Меркури и процитировал из песни «Мы чемпионы». Жена управляющего из Белой Церкви громко, на весь стол, заявила, что Фредди не умер, что он не гей и она видела его восемь месяцев назад в Занзибаре, где он, уйдя на покой, счастливо живет со своей женой-малайзийкой и двумя прелестными детьми. Все удивились, но из вежливости промолчали. Я решил восстановить историческую справедливость и заявил, что разговаривал год назад с Брайеном Мэйем, гитаристом «Queen», и он сам рассказывал мне, как он провожал Фредди в последний путь. Мне ответили, что это был сговор и постановка. Вторая тема была еще острее. Девушка сказала, что украинцы — это не южные славяне, а выходцы из Ирака, то есть потомки персов, основной тезис — это усы запорожцев, а бледность кожи — это патогенная мутация от засилья москалей. Это съесть тоже было нельзя — за столом сидел чистокровный хохол, которому не понравилось данное исследование, и он разбил в пух и прах персидское происхождение его предков, но выдвинул более яркую версию, что украинцы вообще ни на кого не похожи, что они инопланетяне и он видел под Волынью остатки корабля, на котором, как на ковчеге, по Днепру приплыли первые украинцы. Я решил перевести тему в более спокойное русло, заметив, что албанец сидит бледный, машет своей жене, чтобы она перестала кошмарить стол своими изысканиями. Я предложил обсудить свою теорию: чем мужчины отличаются от женщин, — и только открыл рот, как справа со скоростью спринтера полетело такое, что я онемел. Бывшая киевлянка, перебив меня, стала излагать теорию кратности отверстий. Конспективно это следующее: у мужчин два глаза, два уха, две ноздри и так далее. Я с ужасом подумал, как теория ее перейдет в нижнюю часть тела, так как разница в возрасте гостей и религиозные отличия могли привести к непредсказуемым последствиям, но науке все под силу. Описывая свое отверстие между ног, она назвала его нежно «нижней улыбкой», и я понял, что улыбаться она любит и, наверное, умеет. М