Я взглянула налево: Туба и Эмине избитые, но непокорённые трясли кулачками и ругались турецкими словами высокой степени инфернальности. Слева от меня образовался квартет из барышень, среди которых я обнаружила дочку бакалейщика, близняшек нашего домовладельца и ещё одну неизвестную мне особу лет пяти. Особа имела очень непрезентабельный вид и громко рыдала. Прислушавшись, я разобрала причину этих неуёмных причитаний, а, приглядевшись, воспылала негодованием по отношению к Эминэ и Тубе.
На девице этой было надето праздничное "невестино платье". Впрочем, праздничным и "невестиным" оно было до того как... А теперь оно представляло из себя пыльную ветошку в потёках крови из расквашенного барышниного носика. Ужас! Пятилетняя красотка мацала пышные когда-то юбки и заливалась слезами. И я её понимала!
Дело в том, что для столь любимой мной ортодоксальной прослойки, существует весьма ограниченное количество праздников. Это байрамы (дважды в год), а также случайные, но обожаемые помолвки, свадьбы и... и собственно всё... Турки повеселиться любят, однако не так уж много у них для этого поводов. День рождения или там Новый Год в ортодоксальных районах за праздник не считаются. Вот и ждут бедняги, когда кто-нибудь решит ожениться и устроит действо. (о свадьбах позже, а то опять увлекусь)
На эти действа народ, разумеется, наряжается. Кто как может... Кто побогаче, кто просто футболку чистенькую - не суть. Есть ещё такая нелепица. Маленьких и не очень девочек здесь любят приводить на праздники, одетыми в платья " типа подвенечное": такие тюлевые, разухабистые, юбчатые хрени белого цвета или пастельных тонов. Выглядит это безобразнейше, но отчего-то среди масс считается красивым. Девочки, понятно, в восторгах. Изображают из себя принцесс и разгуливают, приподняв крахмальный ужас двумя пальчиками.
Именно такое изначально-белоснежное безвкусие и ощупывала наша юная незнакомка. Как оказалось, её привезли в гости, и она вырвалась на улицу, дабы поразить местных ровесниц великолепием. Поразила, называется...
Я, как смогла, утешила бедняжку, и, повернувшись к всё ещё негодующим сестричкам Эминэ и Тубе, приступила к зануднейшей лекции. Они, потупив глаза, слушали, кивали, хлюпали носами, а потом кто-то, кажется мелкая Туба заплакал... Тихонечко так, по-мышиному...
- Мы ей сказали, что нам папа тоже купит завтра такие платья, а она сказала, что наш папа бедный и никогда не купит. А мы сказали...
- Не купит! Не купит! Вы - нищенки! - заорала разодранная в клочья принцесса и ломанула подальше от нас, разумно избежав следующей порции тумаков. (причём, я тоже была не прочь вздуть её хорошенько)
Я отвела их домой. Я пришла к себе. Я включила свет. Я сделала кофе. Я закурила. Я не хотела думать. Не получалось. Я думала, что гордость - это непозволительная роскошь, куда как непозволительнее тюлевого платья. Двух тюлевых платьев...
Я этих Эминэ и Тубу не любила никогда, слегка брезговала, немного изумлялась, осуждала их мать... Ходила на следующий день по базару, разыскивала торговца всяческой белибердой и осуждала. А платья эти, как выяснилось , стоили сущие копейки - я на такси больше в день тратила. Одно нежно-розовое, другое лимонное, с рукавами-фонариками и атласными нижними юбками. В огромном пакете они делали "хррруст - хруууст" и выглядывали бисерными глазками отделки наружу. Пришлось утрамбовывать их и прикрывать газеткой, чтобы сопливые турчаночки, подкарауливающие меня на углу, не догадались, что несут вслед за Лале-аблой свою неожиданную радость.
Вечером я стукнулась в двери геджеконду. Фатма открыла дверь, удивлённо всплеснула руками, проводила меня в комнату. Там стоял пластмассовый пляжный стол, много разномастных стульев и было очень чисто.
- Фатма, - я начала беседу издалека. - Я что к тебе пришла то?
- Ой, Лале абла, да всегда добро пожаловать! - она суетливо махала чайником перед моим носом.
- Фатма. Тут такое дело. Уж больно светлую благостную новость я недавно получила. - Я так и сказала : "светлую, благостную, новость". Она замелькала чёрной кариесной улыбкой, очень, кстати, искренней.
- Ух ты! Ну, уж не это...? - Фатма робко тыкнула пальцем в мой живот, я отчаянно замотала головой.
- Нет. Но тоже хорошая и благостная. И, видишь ли, я давно, когда еще не была уверена в получении "светлой и благостной" новости, загадала... - я замялась, - загадала, что если всё получится "светло и благостно", то я сделаю семи детишкам подарки.