А меня туда занесло именно, что по специально японскому поводу: ужинали как-то с людьми из знаменитой японской фирмы… ну, назовем ее для конспиративности — Дзайбацу Корпорейшен. Я в ту пору числился в одном западно-сибирском нефтедобывающем обьединении консультантом по нефтепереработке, а по факту, по выполнению личных просьб-поручений шефа, стал московским представителем, "ногами при бумаге". Знаете как говорят: "К любой бумаге нужно приделать ноги"? Ну вот. Благо многие большие начальники в Миннерго новосозданной суверенной Российской Федерации, а еще и в Роснефти, меня неплохо помнили по временам своей работы на Самотлоре, Федоровке, Варьегане, Салыме. Что облегчало.
Шеф мой был очень незаурядной личностью, одним из тех людей, таланты которых расцвели при Перестройке. Бывший знаменитый буровой мастер, потом партсекретарь 1986-88 годов, избранный трудящимися в генеральные директора в ту пору недолгой горбачевско-рыжковской "производственной демократии", когда и я оказался председателем Совета трудового коллектива и только по врожденной неприязни к руководящей работе не стал директором нашей маленькой северной научно-исследовательской и проектной конторы. Ну, об этом как-нибудь отдельно.
А… ну, назовем его Петром Борисовичем, хотя его звали совсем не так… в общем, мой тогдашний босс, так ему это, руководящая работа — нравилось. Он взялся за дело очень энергично. Мы первыми в отрасли ушли на подряд, первыми, еще весной 1991-го, перешли в юридикцию РСФСР. Когда Ельцин 19-го августа призвал к политической забастовке против ГКЧП, единственными, кто — ну, не совсем перекрыл задвижку, но хоть обозначил такое намерение, была наша фирма.
В общем, как сказал бы А.Сухово-Кобылин, "мы шли во главе прогресса, так что уже мы были впереди, а прогресс сзади!". Естественно, что когда впервые зашел разговор о внешних займах на развитие производства — мы и тут были в первых. Дело, правда, кончилось тогда ничем, точнее, потом заняли-таки, но у своих же. А сначала долго обнюхивались с вашингтонским Эксим-Банком и вот с самураями.
Получается, что целый день прошел на переговорах, ни до чего особенного не договорились, завтра Петру Борисовичу улетать в Сибирь, а на вечер японцы нас пригласили поужинать в "Сакуру". У меня еще до конца дня дела в "Роснефти", как всегда, заглаживать его самовыражение в ходе столичной командировки. Я ему сто раз уже втолковывал: "Ну, ты у нас, конечно, великий человек, но все же дверью в министерских кабинетах не хлопай, пожалуйста! Ты хлопнул, вылил гнев — и уехал. А мне потом по всем кабинетам ползать, рассказывать, что он, ты, то есть, очень хороший человек, но вот ситуация нервная — так чтоб злобы не держали". Не помогает.
В восемь собрались в "Сакуре", да еще в специально банкетном зале, я об нем и не знал раньше. Смысл тут в том, что в полу продолговатый приямок, туда ноги спускаешь. Сидишь на краю, там полосой сидение вокруг этой ямы, а над ней невысокий столик. Такой, наверное, японский обычай, но и нам, как бы европейцам, вполне удобно. Сели не вполне правильно. С одного конца образовалось русское поле: наш зам по экономической реформе Виктор, валютчица, то есть, бухгалтер по валютным расчетам Леночка, наш юрист Ира по кличке "Взрыв на макаронной фабрике" и я. А на другом конце японцы и их русская переводчица, тертая мгимошная тетка, кольцом окружившие нашего босса. Ну, да и бог с ними.
Начали опрашивать насчет аперитива. Я говорю традиционно: "Джин-тоник". Официант: " Извините, у нас нет". Я ему обьясняю, что если выйти из ихнего ресторана и пройти два шага по коридору, будет валютный продмаг, где и гордоновского джина, и швепсовского тоника — хоть пей неестественным способом. На самом деле, в японском ресторане можно бы и сакэ, тут он прав, но есть лично моя проблема. У меня по обстоятельствам трудовой деятельности образовалась аллергия на изопропиловый спирт, так что я никак не могу пить ни сакэ, ни виски, ни родной самогон. Люблю, особенно, если из тутовника, сливы или жерделы, как на Кубани делают. Но пить не могу, каждый раз расплата — весь в соплях и чихаю так громко, что родная жена начинает намекать на развод.
Босс услышал, говорит: "И мне джин-тоника". Ну, тут японцы официанта отозвали и через три минуты искомый напиток на столе и льдинки в стакане одна о другую постукивают. Выпили, заказали, что в японском ресторане положено — не будем уж "продактс-плэйсментом" заниматься. Правильно заказали, консультируясь у фирмачей при неведомых блюдах.
Приносят палочки. Дамы наши выразились, что не умеют и даже не представляют себе, как это …. Мы с Витей, естественно, распушили гребни и начали их обучать этому искусству, при этом демонстрируя друг другу знание тонкостей владения инструментом и рассказывая, кто где приобретал навыки. Он в Вашингтоне, ДиСи, а я в городе Париже, собственно, единственном заграничном месте, где я к тому времени, осени 1992-го, побывал. В старое-то время для меня и Улан-Батор был недоступной заграницей, а нового времени пока прошло чуть больше года.