Суетиться, сонь мутузит,
Пляской бешенной маня,
В какофонии биенья
Ускоряя стук сердец…
Так над собственным твореньем
Издевается Творец
Мчат фотоны в волнах света,
Пляшут птицы в небесах,
Прёт по эллипсу планета,
Кружат стрелки на часах.
Смерть — всеобщий утишитель
Прячет нас в свою обитель.
Но, всего эон спустя,
Возрождается Спаситель
Беспорочное дитя.
***
Видение суда
Предзакатный румянец блестел на очках и балконах,
я на улицу вышел — отдохнуть от забот полчаса.
Вдруг слетели два ангела, все в сапогах и погонах
и, в трубу потрубив, потащили меня в небеса.
Потерялись в полете сандали, штаны и рубаха,
беспокоила мысль, что суп пригорит на огне,
и предстал я на суд и нагой, и дрожащий от страха.
И, похоже, никто из толпы не сочувствовал мне.
Зазвенел колокольчик, потом увели посторонних.
Секретарь объявил: "Встать! Всевышний, в трех лицах един!"
И возник за дубовым столом на сверкающем золотом троне
некто мудрый и лысый, с кольцом над пучками седин.
Ангелок-адвокат заиграл на расстроенной лире,
а потом прекратил, чему я, признаться, был рад.
И сказал прокурор — тоже ангел, но в синем мундире:
"Перед нами пропащий. И дорога пропащему в ад!
Пил спиртное, и вел он себя преотвратно.
Обманул государство шесть тысяч четырнадцать раз.
К воспитанию сына всегда относился халатно.
Трижды нищим не подал, подбил собутыльнику глаз.
Осуждают таких в человечьем и божьем законе.
Только он для друзей на закон и на право плевал.
Адвокатом служил, то есть душу запродал Маммоне.
Хитрован и невежа, а еще графоман и бахвал.
Проявлял беспринцѝпность. Машину вел неосторожно.
Трусил, лгал, часто делал все наоборот.
А про Вас, Ваша честь, так противно писал и безбожно -
повторить этот бред не откроется рот!
В ад навеки его!" — заключил обвинитель крылатый.
И Всевышний промолвил: "Да что вы мне всё про грехи?
Я за все бы простил тебя, дурень лохматый,
Но ведь ты не поэт? На фига же писал ты стихи?
Я, конечно, всеблаг. Только критиков я не приемлю.
Если нынче прощу, то потом накажу, уясни!
Ты покуда спускайся на прежнее место, на Землю.
Поживи! Но стишков чтобы больше ни-ни!"
Два здоровых детины (тупые ментовские лица),
подхватили меня, и столкнули безжалостно вниз.
Я упал… и вскочил, и увидел, как солнце садится
и обтрепанный голубь к ночи присел на карниз.
Я помчался домой. Ощущал себя мерзко и глупо
(А в душе ожиданье расплаты и страх).
Снял кастрюлю с плиты чуть уже подгоревшего супа,
и, тетрадку раскрыв, описал все что было в стихах.
Помню я, как Творец наказал непокорного Змея.
Ты всеведущ, мой Бог, но в поэтах, увы, не ахти:
"Не дышать" и "стихи не писать" — не умею.
И за это, хоть страшно, готов наказанье нести.
***
Божье творение
Создавая наш мир, Бог добавил в эфир
вещество, состоянья, поля.
Как из шляпы факир достает сувенир,
появилась и наша Земля.
И воздвигнуты горы, равнины, моря
травы, лес, вороньё-комарьё
Он без инвентаря, только волей творя
создал также подобье своё.
А Подобье (лицом, или, может, концом?)
только в сказочках принц и герой:
то бывает лжецом, то совсем подлецом,
извращенцем, маньяком порой.
Забывает родных и бросает детей,
Предает и друзей и подруг,
Лижет зад у властей, и лютей ста чертей
за медяк всех зарежет вокруг.
И на нищих Подобье глядит свысока
из пентхаусов светлых высот.
Далека и мелка и болезнь старика
и поденщика пролитый пот.
У Подобья давно в сердце злато одно
И молитвы подобны волшбе.
Бог, тебе все равно?! Или вправду оно,
это НЕЧТО, подобно тебе?
Если Божье подобье бомбит города,
травит газом детей с высоты,
Я горю от стыда и воплю: "Никогда
не хочу быть таким же, как ты!"
***
3. О временах года, погоде и природе
О Снежной королеве
Зимы бывают безжалостно долгими.
Точит тоски червячок.
Зеркало вдрызг разлетится осколками.
Только о чувствах — молчок!
Был ли каприз, или шалость минутная,
просто желанье украсть?