Мыс Рока – самый западный мыс Евразийского континента.
Португальский поэт Луис Камоэнс писал:
«Это место, где земля кончается и начинается море»
Флегматично шкурой шевеля
словно пес, извечный лежебока,
море лижет ступни мыса Рока,
"Места, где кончается земля"
Вздыблен указующим перстом,
точкой, разрешеньем в древнем споре
(небо – камни, человек и море),
обелиск, увенчанный крестом,
словно твердь небесную вспоров
на глазах зевак незнамой нации.
Вот тебе и точа бифуркации,
точка сопряжения миров,
главная для всех материков.
Где судьба – совсем не то, что кажется,
где сплетенный узел не развяжется
ныне, присно, до конца веков
1.6 Мурмáнская ночь
Старое название Мурманска «Мурмáн», а Баренцево море называли когда-то МурмАнским, Студёным, а вплоть до 19 века Русским.
Из Мурманска в Архангельск я плыл (то есть «шел») на очень чистенькой и ухоженной двухмачтовой парусно-моторной шхуне с женским именем, позабыл каким.
В Мурманске полярный день заканчивается в июле, но и в сентябре ночь, хоть и темная, но короткая. И при этом небо кажется даже более близким и звёздным, чем в Крыму.
Возможно потому, что воздух очень чист.
Неспешные волны ласкались о борт
как будто в прибрежной лагуне.
Мы шли из МурмАна в Архангельский порт
на пахнущей деревом шхуне.
Урчал, как котяра под лаской, мотор,
на мачтах огни засветили.
Пах солью и свежестью темный простор,
расслабленный в неге и штиле.
Я в разных морях ночевал на воде:
Аральском, Каспийском и Черном.
Но так ощущать не случилось нигде:
уютно и очень покойно.
На вантах плескались живинки огня
святого защитника Эльма.
И звёздная зыбка качала меня,
и сказки мурлыкала нельма.
А месяц шатало как пьяный баркас,
и падали звёзды на воды.
Нисходит, наверное, в жизни лишь раз
Такое единство с природой.
И был я так счастлив, что просто невмочь,
и чувства утихли не вскоре.
Спасибо за эту волшебную ночь,
Студёное Русское море!
1.7 Сны в пустыне о Таиланде
Коан: «Ты можешь услышать хлопок двух ладоней, когда они ударяются друг о друга, – сказал Мокурай. – Теперь покажи мне хлопок одной ладони»
Круглолицая луна
улыбнётся над лагуной
словно Будда дум полна.
И уйдет походкой лунной
по дорожке полной сна.
На дорожке полной грёз
бьёт послушника даос
по щеке ладошкой бойкой.
Ученик внимает стойко,
тем хлопкам одной рукой*,
демонстрируя покой.
И буддийские монахи,
с повтореньем слов и поз,
под смешки и охи-ахи
признают, что прав даос.
На аллее вернисаж:
голосочком нежно-звонким
в школьных формочках девчонки
(плоский, как доска корсаж)
предлагают вам массаж.
Здесь все просто: баш на баш.
Ночь певуча и пахуча.
Запах рыбы дразнит нос.
Тай прекрасен и непрост.
Экзистенция научит
всякий шанс ловить за хвост.
Гаснут угли. Кофе стынет.
Мягкий ветер. Тишина.
Я опять в своей пустыне.
Надо мной молчит луна.
Мимолетная, как чудо,
вдруг, на диске неземном,
промелькнёт улыбка Будды
каплей масла над блином.
Эфемерный призрак сна.
То ли было, то ли будет…
Тай, – волшебная страна
1.8 Пирамиды и песнь вечности
Я получил египетскую визу.
Потом пришел русскоязычный гид,
и вот мы едем на машине в Гизу,
чтоб ощутить величье пирамид.
Они стоят, огромные до дрожи.
Величье с нищетою на виду.
Я ощутил, как все это похоже
на наш развал в двухтысячном году.
Побитый сфинкс и треснутые своды,
щербатость пирамидовых хребтов,
как трупы наших строек и заводов,
которых кто-то сбросил со счетов.
С верблюдом в пестрой упряжи, с кистями,
Бредет, прикинут словно бедуин,
проталкиваясь резво меж гостями
знакомый по Одессе армянин.
В галабие, и кýфие с агáлем*.
Верблюд бредет за ним, как верный пёс
– Здоров, Сурен! Тебя-то в эти дали
в таком прикиде как шайтан занёс?
– Здорово, Пиня! Ты ли в самом деле?
Ты что полегче у меня спроси.
А мы с верблюдом тут фотомодели,
ну и, помалу, детское такси.
Такой вот бизнес с бедуинским кланом…
Мы закурили. Молча, не спеша.
Сурен служил на флоте капитаном,
да флота не осталось ни шиша.
Верблюд, похожий на артиста Гафта
поверх голов смотрел с презреньем вдаль.