видно до Бога и впрямь дотянуться рукой.
Я тишине у пустыни пытаюсь учиться,
вечные горы мне дарят душевный покой.
Может кому-то нужна суета Тель-Авива
пляжи Эйлата, где вечно кутит молодежь.
Только поверь, что действительно будешь счастливой
если покой в своем собственном сердце найдешь.
Днем раскалится пустыня, как адская печка.
Лето в Ерухаме – жарких хамсинов сезон.
Может у озера сыщешь в тенечке местечко:
Бегать по солнцу в такую жару не резон.
К вечеру горы дохнут ароматной прохладой
вечер у нас называют чудесным не зря.
Не сожалей об ушедшем, об этом не надо.
Просто доверься судьбе, никого не коря.
Жизнь пробегает. И бег не откупишь деньгами.
Так сбереги то что можно и нужно сберечь.
Цапля-малютка над озером режет кругами
как обещанье волнующих будущих встреч.
Солнце, цепляясь за пальмы устало садится
листья стучат – так и хочется дверь отворить,
И понимаешь значение слова "молиться"-
но не просить, а всего лишь поблагодарить.
Лента заката трепещет как алое знамя
над крепостицей – осколком прошедших веков.
Кто-то с небес с добротой наблюдает за нами
пряча улыбку в седой бороде облаков.
1.13 Мужичок с ноготок в Негеве
Однажды, в горячую зимнюю пору
я вышел с собачкой на ближний большак.
Вдруг вижу – буксирует Ладу Приору
тяжелой походкою серый ишак.
И шествуя важно, в спокойствии чинном
вдоль нового парка и древних руин
в бейсболке, кроссовках, костюме спортивном
ведет ишачонка пацан-бедуин.
– Шалом, манишма, что хорошего, мотек? *
– Шалом, все в порядке. Не стой на пути.
– Откуда дровишки? Ну, этот экзотик?
Что, в Негеве лучше машин не найти?
– Со Скорпио ночью попутал батяня:
Похожая морда, похожая дверь.
А ехать – так сильно рычит, но не тянет.
РусИ, не подскажешь, что делать теперь?
Мы с батей охотились, скажем, на волка, -
Обычай такой бедуинской земли,-
Ну зверя то взяли, да только без толку.
Батяню поймали, а мы утекли.
Тут с воем примчалась шотэра** машина.
Шотэр реготал: "Не встречал я дурней!"
Прогнал из машины отца-бедуина:
– Ну, сами угнали – и мучайтесь с ней!
* Шалом, ма нишма, мотек (ивр)– Привет, как жизнь, дорогуша
** шотэр полицейский
1.14 Древний Акко
Пепел времени -пыль да порох
в порах трещин в твоих стенах.
Акко, Акра, – преданий ворох!
Чем ты бредишь в полночных снах?
Видишь ты египтян колесницы,
ассирийских копий леса?
Может, звон монет тебе снится,
финикийские паруса?
Богател на торговле перцем
в разноречии толп людских.
Помнишь Ричарда с львиным сердцем?
Крестоносцы, ты помнишь их?
Был твой порт всем народам базаром
и весь мир в ладони держал.
И тебя ценили не даром
как в подбрюшье Востока кинжал.
Ах, как славно здесь бились турки,
прикрывая Иерусалим.
Видел ты Бонапарта фигурку?
Как он рвался к стенам твоим!
А потом и турков не стало.
Стал ты, Акко, вонючий хлев.
Лишь мослами покачивал вяло
переевший Британский лев.
Но свалил он к своей бленнорее,
от бессилия и стыда.
И освоили Акко евреи.
Окончательно. Навсегда.
Не суетно здесь, дышится сладко
Камни. Вечность. На камнях – мхи.
Рифмы сами ложатся в тетрадку.
Ну хотя бы эти стихи.
1.15 Иерусалим
Упала тьма на город трех религий,
И люди прятались в ущельях старых стен.
И каждый на себе тащил вериги
Из грязных дел, обманов и измен.
А тот, кто мог, хотя бы на мгновенье,
Взглянуть на этот город с облаков,
Во тьме узрел бы призраки и тени,
Слетавшиеся из глубин веков.
Как в муке доносились пенья звуки
Теплились свечи в храме на горе*
И блики, пав на лики и на руки
Дрожали, отражаясь в серебре.
Там, в вечном споре злата и булата
Над тенью крестоносцев, ставших в круг*,
Витала тень наместника* Пилата:
Язычник не хотел испачкать рук*.
В лампадном свете пролетали тени
То золота касаясь, то холста.
И в каждом нищем, павшем на колени,
Я видел и Иуду и Христа.
И видел я толпу людей смятенных.
Я крест тащил и на кресте страдал.
Я с римлянами рушил эти стены*,
В руинах с иудеями рыдал.
Я шел на смерть средь десяти* за веру
И Страшный Суд я видел в страшном сне.
Стрелял из катапульты в тамплиеров
Под жарким солнцем я стоял в броне*.