Говори же скорей, где моя голова!
Так тоскливо в могиле мне быть без неё.
Тут малыш, на кроватке привстав заблажил:
– Погляди, мертвечѝна, как слаб я и мал.
Не зорѝл я ни склепов ничьих, ни могил
и голов никаких я из склепа не брал.
Стен от инея мигом очистилась гладь.
Шепот тише звучал, улетая во тьму:
– Ну не брал и не брал. И чего так орать?
Обозналась. Бывает. Другого дожму.
И затихла, умаявшись, в далях гроза
И блаженно окутала мир тишина.
Мальчик взял узелок*. Развязал и сказал:
Дура! Мне голова, может, больше нужна!
––
* узелок – сумка в виде свёрнутой материи, подвешиваемой на палке
1.28 Пародия на "Ледяной остров" Маршака
(По интернету ходит уже немаленькая подборка пародий
на тему Ковида и прививок (ну как пресловутые "Веверлеи" и "Козлики").
В числе пародируемых авторов не было еще Самуила Маршака.
Я хочу восполнить недостающее.
Над тундрой сибирской гудит самолёт.
Грозят ему ветры и вьюги
В нем врач для прививок вакцину везет
И в руку колоть её будет.
Для этого врач будет прыгать с высот
В седой океан, на изрезанный лед,
Куда не пройти пешеходу,
Куда не доплыть пароходу,
Где лодки своей не причалит рыбак,
Не ждет самолётов посадочный знак,
Где даже упряжке полярных собак
В такую погоду нет ходу!
Туда, где за тысячи миль никого.
Но ради полярника лишь одного.
Такая России планида.
Своих не сдаём мы Ковиду!
1.29 А тьмы то и нет!
Как знает каждый мудровед
из многих умных книг:
Творец сказал: «Да будет свет!»
И сразу свет возник.
А чтоб всё было по уму,
по графику точь-в-точь,
Творец хотел создать и тьму,
но получилась ночь.
Так кривоватым вышел мир.
Наверно неспроста
Творец наделал черных дыр
и черного кота.
Нилотов, дёготь и ворон,
смолу, пласты угля…
Но всюду проникал фотон,
Творца до плача зля.
Так всякий злобный индивид,
когда настанет ночь,
все мысли темные таит,
их воплотить невмочь.
И нам, товарищ, задарма
о том страдать не след
Зачем орать: «Да сгинет тьма!»?
Ведь тьмы на свете нет.
1.30 Зазеркалье
Взглянул на зеркало, и вот
Который день придавлен стрессом:
Ведь кто-то там, внутри, живет.
Своим, заметьте, интересом!
Заглядывая в каждый дом,
и в каждой растворясь квартире,
"они", те люди за стеклом,
живут в своем, особом мире.
И пялятся на нас в упор
Из серых сумерек стеклянных:
Как мы храпим, выносим сор.
В носках дырявых! Голых в ванной!
И кто себя свободным мнит,
взгляни на них, шагая мимо!
И как их только не стошнит
от нас, без масок и без грима?
И мысль одна, чернее тьмы,
сознанье острым жалом жалит:
Что если не они, а мы?
Мы пребываем в зазеркалье?
Все чудеса свои стеклом
они от нас огородили
чтоб наша жадность, боль и зло
в их мир дорогу не пробили.
Таращат хитрые глаза
из-за вуалей серебристых,
как мы, отбросив тормоза,
в кривляньях корчимся нечистых.
А вдруг они глядят на нас,
но ощущают всё иначе?
И слезы пьют из наших глаз,
а притворяются, что плачут,
подмигивают, кривят рот
и, насмехаясь, корча рожи,
они, те "мы наоборот",
как звери наши чувства гложут?
Ах, как бы, хоть одним глазком,
Увидеть, что за амальгамой?
Где все не так, и кувырком,
И где «Обратно!» значит: «Прямо!»
Прижавшись к зеркалу губой,
Шепчу, прочувственные речи:
Пустите, братцы, я же свой!
НУ, ГАДЫ, Я ЕЩЕ ВАС ВСТРЕЧУ!
1.31 Февральская небывальщина
Ветер, флейта чумовая,
То скулит, то подвывает,
И несёт, не уставая,
Кучеряшки облаков
Воздух бьёт в лицо упруго
Я спешу к тебе, подруга,
И завидует округа
блюду с тортом из белков.
Этот ветер шалунишка
Целлулоидную крышку
Вдруг схватил, как кошка мышку,
Опрокинул и унёс.
И белками словно ватой
Этот клоун плутоватый
Изукрасил мне, ребята,
Грудь и плечи, рот и нос.
С мордой в виде натюрморта,
С блюдом, где остатки торта,
Я бежал, как мастер спорта,
Ветер-хулиган кляня.
Дверь открывши мне, подруга
Замерлá сперва с испуга,
А затем, прижав упруго,
Затащила внутрь меня.
Ничего мне не сказала,
Но, поставив в центре зала,
Все белки с лица слизала.
и халат дала: «Надень!»
А про ночь с тобой, Татьяна,
Я рассказывать не стану.
Просто бред эротомана.