его кидало в холод и жару
Он ранее устроить не пытался
С еврейками любовную игру.
Четыре дня по делу и без дела
Использовал он позы, щедрость, лесть,
когда Юдифь, как говорят, "созрела"
отдать ему любовь свою и честь.
И вечером четвертым пир устроив,
Не пригласил посланников и знать,
рассчитывая в ночь познать такое,
чего еще не пробовал познать.
Он волновался. Не судите строго!
(Волненье это так знакомо мне!)
Но, мужики! Не пейте слишком много!
Ведь это врут, что истина в вине!
И в час, когда завесил евнух пóлог,
На ложе пал без раны генерал.
Был сон его глубок, спокоен, долог
Бедняга, (что бывает) перебрал.
А вот Юдифь… она была не дура,
Привыкла страстность сдерживать в узде.
Но в этот вечер верх взяла натура,
Что войско вражье привело к беде.
Нет! Только не подумайте плохого!
Любовь, она нежна, конечно, но, -
Юдифь ведь ВСЕ отдать была готова,
И вот – опять (!) в постели с ней бревно!
Рука сама, без всякого нажима,
Рванула меч из ножен на стене.
Да, женская душа легко ранима.
В нее плевать – опасней спорта нет!
И падал меч, от ярости балдея,
За битых жен, обманутых невест,
За угнетенных женщин Иудеи,
Израиля и разных прочих мест.
Она разила спящего злодея
Его же личным именным мечом!
Так вот и то, что скрыли иудеи:
Что Бог здесь совершенно не при чем.
А встало солнце над землей Господней
И капитан, зевая во весь рот
Увидел с башни дамочку в исподнем
Стоящую у запертых ворот.
Ворота Ветилуи приоткрылись.
Сквозь них прошла уставшая вдова,
Неся мешок, в котором находились
сандальи, ножны, меч и голова.
Без генерала войско разбежалось,
Попрятавшись по долам и горам.
Евреям, как по нотам, оставалось
молиться и сдавать добычу в храм.
И было единение прекрасно:
Народ, священники и Бог живой.
Но Иудифь до смерти не напрасно
Осталась хоть завидной, но вдовой.
Никто связать судьбу с ней не пытался,
К ее устам горячим не приник.
Наверно, раб по пьянке проболтался.
Слабы (увы) мужчины на язык.
Хотя, возможно, лакомых до пенки
героев отпугнул не вдовий срам,
А меч, прибитый на парадной стенке,
Как предостереженье мужикам.
Итак, мой друг читатель, подытожу:
Пусть будет это нам уроком впредь, -
За страсть любимых платим тем дороже,
чем более желаем поиметь.
Историки и так со мной согласны,
А прочих убедить хочу в одном:
Любовь и страсть: они весьма опасны.
Не нужно их усугублять вином!
Стремимся мы познать услады рая
(а плата непомерная, увы!),
и ради женщин головы теряем.
Но очень плохо жить без головы!
3.37 Про Елисея и медведей
Когда умчала Илию пророка
средь молний колесница в небеса,
тихоня Елисей оглох до срока,
и полысел всего за полчаса.
Но стал уже в тот миг причастен к чуду
когда-то скромный, тихий ученик.
Он был ничто, никто и ниоткуда.
Вдруг грянул гром, и Елисей возник.
Из прочих смертных выбранный судьбою,
хоть не умен, но преданнее пса
он с Богом говорил, как мы с тобою,
и божьей силой делал чудеса.
Цари при нем как под метлою мыши
сидели тихо, покорясь судьбе.
А он борзел, как вор с надежной крышей
Ведь Бог был крышей ранга ФСБ!
Хоть был немыт, вонюч и грузен телом,
что он смешон – Пророк не допускал.
А лысина на солнце так блестела -
поярче сотни бронзовых зеркал.
Он шел дорогой, – собеседник Божий,
в плаще, что не стирался сорок лет,
И головой качал, на шар похожей,
(Возможно вспоминая свой обед).
Соблазн передразнить неумолимый
для детворы, подвижной и живой
В деревне скукота – хоть волком вой,
а тут такое чучело, – и мимо!
"Эй, лысый, обрасти тебе пора,
а то, где солнце, а где ты – не видно!"
смеялась и кривлялась детвора,
а Елисею было так обидно!
Не мог бы к детям быть излишне строг
Любой прохожий, слыша их кривлянья,
(ну дети, недостатки воспитанья…)
но то простой прохожий, не Пророк!
Пророк призвал, усилий не жалея,
и был наказан строго детский грех.
Ах, дети, не дразните Елисея!
Он хоть дурак, но к Богу ближе всех.!
И два медведя сходу разорвали
толпу детей, – раз так просил Пророк.
Такой урок им впрок пойдет едва ли.
Ведь просто некому, (увы!) извлечь урок.
В читателях сомнение посею:
Вознесся Илия, что если б в этот миг
у бывшего тихони Елисея
не волосы пропали, а язык?
3.38 Екклесиаст Моралист