Я идею внушил, и Пахом позвонил своей Нине.
И друг друга в кафе обрели, приключенье итожа.
Ах, как радостна встреча! Я, как автор, в восторге был тоже.
Ничего что герои, чуть на фото свои не похожи.
Нина мужиковата, у Пахома корявая рожа.
Это все пустяки! Сообразно же мифологеме
Их любовь навсегда одолела пространство и время.
Я же выпить хочу, чтоб решали любые проблемы
И Пахомы, и Нины, и их дети, и внуки, и все мы!
4.29 Песенка друзьям
Пусть зимой я морозов не видел давно
но бывает мокрень затяжная
ветер, дождь целый день заливает окно.
Чтоб согреться – друзей вспоминаю.
Невезуха навалится тяжестью всей,
боль от косточки каждой в скелете…
Полегчает, коль голос я вспомню друзей,
или фото их вижу в Инете.
Если праздник, сидят за столом сыновья
вижу внуков счастливые лица,
от души пью за ваше здоровье, друзья,
чтоб и вам так всегда веселиться.
Пусть меж нами границы, дороги вразброс
то для дружеских чувств не кручина.
Дружба много нужней чем страховочный трос
альпинисту на горных вершинах.
И, когда протрубит напоследок труба,
вспомню вас на последних минутах,
веря: снова когда-то сведет нас судьба
там, на Вечности дальних маршрутах.
4.30 Азиза жестокая лань
Когда падет на землю ночь,
не освещенная луной,
она как волосы, точь-в-точь
прекрасной девушки одной.
Её движения легки
как грациозной лани бег,
и, как воркуют голубки,
так бархатист и нежен смех.
Прекрасней Минских ваз* она,
Но это только чешуя
А чем душа ее полна
Об этом знаю только я.
Еще я рассказать бы мог,
что как гагат ее глаза.
Мужчин как шторм сбивает с ног,
когда проходит Азиза.
А ум её глубок и скор.
Язык острее, чем кинжал
и гнев пылает как костер
страшнее ста змеиных жал.
И видеть мне пришлось не раз,
пред шуткою склонив копьё:
Гагат сияет, как алмаз
когда поет душа её.
Еще увижу или нет,
как станет ласковой гюрза,
как темноту пронзает свет…
И улыбнется Азиза.
*– Минские вазы – не из города Минска.
Это китайские вазы древней эпохи Мин
(с 1368 года по 1644 год.), считаются
верхом совершенства как по форме,
так и по рисунку.
4.31 Баллада о несчастной любви
Он месил часами глину, набивая кулаки,
Он качал и грудь, и спину, он наращивал клыки,
Сделал панцирь из хитина, – прятать сердце от тоски:
Современному мужчине мягкотелость не с руки.
Он был отморожен малость, резок как Жан-Клод Ван Дамм,
И у ног его валялось в день по десять милых дам.
А она была желанна, что и в сказке не сказать,
и дышала то туманом, то Шанелью номер пять.
Знал любой ажан Монмартра наизусть её досье:
Бабка соблазнила Сартра, дядя спал с Мирей Матье
И она писала прозу в виде миленьких эссе,
а еще любила розы и пила кафэ’-гляссе.
Ах, беспечная овечка! Что поделать? Сэ ля ви!
Лишь пока её сердечко не изведало любви.
Но однажды придумал проказливый бес
как их встречу устроить хитро'
и обрушился ливень на город с небес
как в помойку помоев ведро.
И неслась она птичкой из ловчей сети,
он, как демон, восстал из метро,
бес не дал им уйти, бес им спутал пути
и столкнул возле входа в бистро.
Пусть как будто ты свободна, но не выйдешь из границ:
есть влеченье разнородно подзаряженных частиц.
Был он в минусы заря́жен, положительна она
динамичней абордажа встреча оных быть должна.
Нет опасней искаженья, чем даёт самообман.
Душ взаимопритяженье, взрыв страстей. Какой шарман!
Были ринги и арены, и Вюйярова пастель
Ах прогулочки у Сены, круасанчики в постель!
Биржа, Лувр, паркур дворами и богемское стекло
что в конце к любовной драме двух влюбленных привело.
Ревность ссоры, примиренья, и побои и суды.
Не достало им смиренья, были слишком уж горды.
Он привык к богемной жизни стал душой слезлив и мил
Он забросил спорт и бизнес, а потом и пол сменил
Поселился в Таиланде, среди храмов и руин,
пристрастился в контрабанде, возит в Мьянму героин.
А она играла Листа в Bed and Breakfast La Villa,
вышла замуж за штангиста, а потом за футболиста,
за шпагиста, бобслеиста, дзюдоиста, шахматиста,
и в финале за троцкиста,– Мексиканского пола.
Танец с шляпой с ним плясала, каблучков вплетая стук.
Скучно комменты писала в Инстаграм и на Фейсбук.
Образцовой работой был Ад восхищён,