Завершив «разводку» родственников, как теперь говорят, Саня не спеша шел домой. Дома он засекал время и говорил:
— Максимум пятнадцать минут!
Я спорил:
— Не успеет! Двадцать.
— Пусть только попробует.
Минут через десять раздавался стук в дверь.
— Иди, открой, — посылал меня мой друг. Я подходил и через дверь спрашивал:
— Кто?
— Лейтенант Косинцев здесь живет?
— Саня, к тебе!
На пороге обычно стоял пакет, из-под которого видны были только солдатские ноги.
Выходил «строгий лейтенант»:
— Что тебе, Оганесян?
— Это, тут папа просиль передать, — мямлил солдат.
— Что, опять взятка? — картинно возмущался Косинцев.
— Нэт, не взятка. Так, туда-сюда, покущать.
— Что здесь? — рявкал строго мой друг.
— Я не знаю, мама заворачиваль, — пугался солдат.
— Ну, ладно, — великодушно вздыхал Саня, забирая пакет, — матерей надо уважать.
Обычно при вскрытии пакета мы обнаруживали пару жареных кур, армянский лаваш, «зелень-ме-лень», «сыр-пендыр», бастурму и непременно пару бутылок классного армянского коньяка типа «Ахта-мар», «Двин» или «Наири». «Арарат» был в самом дешевом раскладе. Коньяк был действительно экстракласса. То, что сейчас лежит на полках наших магазинов и называется «армянским коньяком», на самом деле армянским коньяком не является. Даже близко не стоял.
Саня обычно вожделенно хлопал в ладоши и, потирая их, провозглашал:
— Вечер армянской кухни объявляю открытым!
Для встречи справа!
Лагодехи — маленький городок, расположенный в Восточной Грузии, точнее, в Кахетии. А еще точнее, в Алазанской долине. Когда едешь на автобусе из Тбилиси, на подъезде к конечному пункту все чаще встречаются такие греющие душу названия населенных пунктов, как Цинандали, Вазисубани, Гореджи, Гелати. Местечко находится в предгорий отрога Главного Кавказского хребта с мелодичным названием «Кавкасиони» и, по сути, расположено на склоне.
Над ним нависают горы, поросшие лесом, за ними видны заснеженные вершины. Красота, от которой захватывает дух. Воздух — хоть на хлеб намазывай. Кажется, жил бы здесь и жил. Но проходит месяца два-три и от первого впечатления не остается и следа. Все описанное выше становится рутинно привычным. Зато отсутствие элементарно приемлемых бытовых условий и доступного женского пола начинает давить на психику. После службы единственное развлечение — вино, а для более продвинутых любителей — чача. Но ведь просто пить скучно. Энергия молодого организма требует выхода. У меня и моего друга Сани Косинцева она вырывалась наружу в виде шалостей, проказ и откровенно хулиганских выходок.
Приняв на грудь литра по два домашнего Кахетинского, от которого повышается веселость, нам хотелось общения не только друг с другом. Но к часу ночи люди обычно спят. Поэтому мы устраивали «построение бригады», которое проходило под окнами командира, подполковника Фисюка. Встав на разных концах пятиэтажки, мы вытягивались в струнку, и потом, обычно я, как на построении бригады, подавал во весь голос команду: «Бригада-а! Равня-а-йсь! Смрна-а! Для встречи справа-а! На краул!».
Далее начиналось движение навстречу друг другу четким строевым шагом, с выносом ноги на уровень пояса. Каждый при этом губами выдувал «Встречный марш». Приблизившись к другу на определенные уставом «два-три шага», я начинал доклад:
— Товарищ генерал-лейтенант! Бригада для строевого смотра построена! Командир бригады подполковник Фисюк.
Далее Саня поворачивался и шел мимо воображаемого строя четким строевым шагом. Следом шел я, вбивая свои хромачи в асфальт двора. Остановившись, Шура поворачивался «к строю бригады», а на самом деле к окнам комбрига, и здоровался:
— Здравствуйте, товарищи разведчики!
В ответ, уже оба, мы горланили:
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
— Поздравляю вас с началом итоговой проверки!